К кучке, которая сразу было собралась, прибывали всё новые слушатели, но ушам никто верить не хотел; молодого человека называли обезумевшим от страха битвы.
Затем на рыцарском коне, но окровавленном и ободранном, показался как бы другой посол.
Был это босой крестьянин, в лохмотьях, в рубашке и брюках, подпоясанный соломенной верёвкой. Лицо его обгорело, но светилось диким безумием, будто подавленной радостью. Белые зубы его смеялись в широко открытых устах, рукой он махал над головой коня, настолько же уставшего, как первый.
Стражник узнал румака брата Куно из Силезии и заломил руки.
Крестьянин доскакал до стен, остановился и спешился, якобы с отчаянием ударяя в руки, но это притворное горе выдавали его глаза его и уста.
– Судный день! – воскликнул он. – Все полегли, побиты наши вельможные господа, поломаны золотые доспехи. Вороны пасутся на телах достойных! Судный день Божий!
Присутствующие, хмуря брови, слушали и стояли устрашённые, не говоря ни слова. Стражник, словно внезапно проснувшись, затрубил в рог, зазвонил в колокол на тревогу. Все, кто был оставлен в замке, прибежали к воротам смотреть на лежащего юношу и на крестьянина, который кричал, размахивая вытянутыми руками.
– Короля Ягайлы только не видать! Кто же ему закроет дорогу! Нет войск, нет людей! Те, кто спаслись, в лесах блуждают! О, тяжёлое поражение! Такие славные полки, такие красивые рыцари, такой рослый и сильный люд, такая благородная кровь, столько железа и золота… всё это пропало, трупы лежат нагие, враг добычей возы нагружает.
В воротах сосредотачивалось всё больше людей, пока не показался монах, опиравшийся на палку. Был это бывший эльблонгский комтур, муж некогда известный и храбрый, с одной усохшей ногой. Он принадлежал к Совету, но на войну не ходил.
Нахмурившись, слушал он крики холопа, вытянул сжатый кулак и закипел, розовея:
– Молчать! Дайте его сюда!
Немедленно схватили крестьянина, который мало сопротивлялся.
Старик посмотрел на парня и велел его также привести в замок.
За этими двумя шли все, что там были, заинтересованные и испуганные.
Старый комтур дал знак, чтобы любопытные разошлись, и они остались посередине двора, когда он сам крестьянина и парня повёл за собой в большую трапезную.
Но не дошли они до двери, когда снова в воротах послышался стук копыт и крик; старец поднял голову и с палкой повернул назад к воротам.
Тут была новая картина.
Лежащий, свесившийся, прикреплённый к лошади, видно, обессиленный, ехал рыцарь-монах; его плащ был весь перепачкан кровью и порван, по его доспехам текла кровь, кровь бежала из обуви; белый конь, обрызганный ею, нёс его, выжимая последние силы. У ворот остановился, закачался и упал бы, если бы его стражник не схватил за поводья.
Рыцарь не двигался. К нему подбежал нищий, поднял ему забрало, лицо было бледное и мёртвое, кровь ещё сочилась из ран, нанесённых вне доспехов, но человек уже не жил. Солдат увидел лишь, что труп был привязан к лошади.
Слова никто уже вымолвить не мог, так как всё свидетельствовало о поражении.