Тело сняли с коня, который, шатаясь, один шёл во двор; два кнехта понесли мёртвое тело и положили его в галерее. Над ними стоял молчащий старый комтур и пристально глядел, как бы потерял жизнь и чувство.
Парень, что прибежал первым, стоял дрожащий, опёршись о стену. Через минуту ему кивнул монах. Они вошли в большую трапезную, которая была пустой, огромный длинный стол занимал её середину, при нём тяжёлые дубовые скамьи тянулись с обеих сторон. Со стен смотрели изображения святых и надписи.
На несколько шагов отойдя от двери, монах упал на стул; исхудавшие руки невольно поднял над головой и заломил их над ней – молчал. Потом неторопливо наложил на грудь знамение святого креста и, повернувшись к юноше, спросил:
– Где наши? Где войска? Где великий магистр?
– На поле лежат под Грюнвальдом.
– Лжёшь?
– Бог свидетель!
– Этот люд, столько люда, рыцарей??
– Столько же других было со стороны Ягайлы, решалась победа и склонилась на их сторону. Сто тысячи трупов лежат на Грюнвальдском поле. Кучи белых тел. Не остался никто, кроме ничтожных, что бежали.
– Великий магистр, Ульрих? – спрашивал монах.
– Пал в остатке, когда уже ничего нельзя было поделать, только умирать.
Сдавленный крик вырвался из груди монаха.
– Великий комтур? – спрашивал он ослабленным голосом.
– Лежит при нём.
– Великий маршал? Валленрод…
– С ними.
– Шварцбург, наш шатный?
– Погиб рыцарской смертью.
Мерхейм не смел спрашивать, голова его опустилась на грудь, он встал со стула и упал на него.
– Казначей Мерхейм?