Пощение началось 28 июня. Под этим числом в книге, назначенной для записи наблюдений врачей над перипетиями поста, значится следующее: «Доктор Генри Таннер, 49 лет, явился в Кларендонскую залу для совершения сорокадневного поста. Он говорит, что сегодня не ел твердой пищи, но за завтраком выпил кружку молока, тоже самое количество молока съел и за обедом за четверть до 12 часов дня. Вес его с одеждой 15742 фунтов; температура 99 градусов (Фаренгейта); пульс разнообразится от 21 до 24 в четверть минуты, средний пульс 88 в минуту; количество дыханий 18 в мин. Доктор был раздет донага и тщательно обыскан. Его платье было тщательно исследовано, и в нем не оказалось никакой пищи ни в какой форме». На первый и второй дни доктор пил по несколько унций воды. Но когда услыхали о высказывавшихся подозрениях, что он с водой принимает пищу, он решился отказаться от воды и действительно долго стоял на своем решении. Воздержание от воды продолжалось до 15-го дня. Его страдания от жажды были ужасны, но он переносил их с беспримерным самоотвержением. Он быстро терял вес, становился беспокойным нервным и возбужденным и показывал признаки скорого кризиса. Вынужденный собственною слабостью, он в пятнадцатый день опять разрешил себе употребление воды и выпил одну унцию. Далее он не видел возможности выдержать опыт без воды и потому решил ограничить свой пост только воздержанием от пищи, воду стал пить вволю. Вода действовала на него чудесно, он стал смотреть бодрее и свежее и ежедневно стал делать прогулки в коляске по парку, разумеется, в сопровождении врачей и репортеров. На 25-й день он получил простуду и к страданиям пощения чуть не прибавилась лихорадка. Но доктор сам вылечил себя горячею водою. В последние три дня поста особенно много беспокойства причинила постнику сильная рвота; желудок выбрасывал минеральную воду, которую доктор принимал по совету врачей. Минеральная вода в избытке присылалась ему со всех сторон. Но один кувшин воды, присланный из Филадельфии, возбудил подозрение постника, так как после нее усиливалась рвота. Он нашел ее отравленной и высказал догадку, что она прислана ему каким-нибудь участником дорогого пари, выигрыш которого обусловливается неудачей опыта. На сороковой день пред началом обеденного торжества, доктор весил 121 ½ фунтов. Потеря в весе за все время поста равняется 36 фунтам. Все количество выпитой им воды 667 ½ унций или 44,5 фунта. Высший пульс его был 116, низший пульс 66. Высшая температура по Фаренгейту 100 4/5, низшая температура 97 4/5. Дыхание разнообразилось от 13 до 18 в минуту. Динамометр различно показывал от 196 до 158 фунтов для правой руки и 194–158 для левой. Внешние чувства сохраняли свою неизменную остроту и свежесть. В один из последних дней доктор удивил своих спутников, когда при прогулке в Центральном парке заметил крысу в траве и обратил на нее внимание своих спутников, заметив в то же время: «Вот вы говорили, что мои глаза ослабели»!
Почтенный постник родился в Англии и прибыл в Америку шестнадцатилетним мальчиком. На 23 году он женился на умной и энергичной девушке и вел скудную жизнь, состоя рабочим в одной каретной фирме. Жена, составляя более энергичную половину этого союза, заставила его открыть для нее фруктовую лавочку, а затем, не удовлетворяясь доходами и от этого промысла, побудила его учиться медицине. Она сама вместе с ним поступила в эклектический медицинский институт в г. Цинциннати, и успешно оба окончили курс. После они года три занимались медицинскою практикой в различных местах штата Огайо и вместе с тем в одном городе содержали русско-турецкие бани с разными научными усовершенствованиями и приспособлениями. Доктор от природы не наделен был практическим тактом и постоянно предан был разным теориям и мечтаниям, к великой досаде его до конца волос практической жены. Вероятно, это было причиной того, что они развелись несколько лет тому назад. Его жена после заявляла, что ей житья не было от мужа с его разными теориями. Когда она стала прихварывать, то он будто бы чуть не уморил ее голодом, прилагая к ней свою теорию лечения посредством воздержания от пищи. После развода жена доктора по-прежнему продолжала вести медицинскую практику, а доктор вполне предался своей страсти к теориям. Не имея уже более под руками своей жены для испробования на ней эксперимента сорокадневного поста, доктор порешил употребить для этого свою собственную личность, и, действительно, первый опыт такого поста блистательно выдержал в своем кабинете под наблюдением своего коллеги и собрата по оружию. Тогда он будто бы выдержал пост в 42 дня. Наблюдавший за ним во время этого первого поста доктор Мойер высказывает уверенность, что Таннер честно воздерживался тогда от пищи в продолжение 42 дней. По его мнению, постник – честный энтузиаст, чрезвычайно увлекающийся, пожалуй, несколько тронутый, но ничуть не обманщик; страдает от излишней страсти к приобретению известности, обладает сильною волей и флегматическим расположением тела, что дает ему возможность по произволу останавливать деятельность своих органических функций. Между прочим, и во время теперешнего поста врачи заметили за ним интересную черту, что он мог засыпать по произволу, а такою способностью, как известно, обладают очень редкие люди и, между прочим, ею отличался Наполеон I-й. Во время теперешнего поста его разведенная жена с интересом следила за его опытом и заранее высказывала уверенность, что он с успехом окончит его. Она чрезвычайно уверена в его энергии и выносливости в области теории, но считает его совершенно неспособным к практической жизни. У доктора жив еще старик отец. От старика долго скрывали страшный опыт его любимого сына, боясь встревожить его старые нервы. Но старик оказался истинным отцом своего сына. Узнав о посте, он сказал: «Ну, если мой Генри сказал, что он выпостит, то он непременно выпостит. Он никогда не нарушал своего слова».
По окончании своего первого поста доктор пытался воспользоваться молвой о нем для приобретения популярности и связанных с нею практических выгод. Но тогда это ему не удалось. Первый опыт его был встречен сомнением и даже насмешками со стороны публики и его собратов по оружию. Зато теперь его страсть к славе нашла полное удовлетворение. Он теперь самый известный доктор в Америке, а известность здесь – деньги.
Страсть к состязаниям
Рыцари черепахи и обжорливый генерал. – Борцы и пешеходы. – Сочетание удовольствия с пользой. – Летняя перипатетическая школа философии. –Царь изобретателей и новое светило для нашей планеты. – Роман в жизни Эдисона.
В то время как постящийся доктор удивлял мир своим абсолютным голоданием и боролся своим желудком с законами природы, в другом месте один почтенный генерал нарушал все законы природы непомерным обжорством. Среди всяких курьезных и странных клубов, в Нью-Йорке есть и клуб так называемых «рыцарей черепахи». Главною своею целью они считают усовершенствование искусства в приготовлении черепашьих супов. Черепаха в большом употреблении в Америке, и рестораны на Бродвее в качестве приманки и объявления часто выставляют у дверей громадных живых черепах, которые и двигают своими лапами и головой на потеху прохожих. Названный клуб идет впереди всех по черепашьему вопросу и считает это своею славою и гордостью. На днях был годичный праздник в клубе, и великолепный обед состоял главными образом из черепашьих супов и шампанского. Председатель клуба назначил в этот день премию тому, кто больше всех съест черепашьего супа. Состязание, естественно, было страшное, члены клуба ели суп, что называется, до кровавого пота. По окончании обеда, когда «рыцари» закурили сигары, президент торжественно объявил, что премия принадлежит генералу Барнарду, который съел больше всех. Доблестный генерал съел девяносто девять (99) тарелок супа, тридцать три (33) яйца и выпил восемнадцать (18) стаканов водки (бранди). Не всегда генералы могут похвалиться такими доблестями.
Трудно еще указать народ, который бы так любил состязания всякого рода, как любят их американцы. В этом отношении они, можно сказать, далеко превосходят даже англичан, этих известных любителей спорта. Газеты ежедневно объявляют о самых причудливых состязаниях, над которыми можно только руками развести от их ребяческой наивности, а между тем американцы – от седовласых янки до цветущих мисс – массами отправляются на зрелище их, и печать посвящает целые столбцы на подробное до утомительности описание их. Нечего уже и говорить, каким важным событием является такой факт, как, например, бывшее недавно состязание американцев с ирландцами в меткости стрельбы. Американцы следили за ними почти с таким же замиранием сердца, как и русские за осадою Плевны; по крайней мере, газеты передавали перипетии состязаний с такими подробностями, с которыми ни в какое сравнение не могли идти у нас известия из-под Плевны; целые столбцы занимались телеграфными корреспонденциями с места действия в Ирландии, а, между тем, ведь каждое слово по океанскому кабелю стоит 75 центов или, по нашему курсу, l ½ рубля. Особенною любовью у них пользуется также весельная гонка. Коллегии ежегодно производят состязания, и надо видеть тот интерес, с которым общество следит за ними. Вся честь коллегии зависит от успеха ее весельного состязания. Коллегия-победительница на целый год окружается каким-то особенным ореолом , и замечательно, общество считает ее обыкновенно лучшею в научном отношении, и отцы добиваются помещенья своих детей в эту коллегию, как особенной чести. Наконец, и самые коллегии очень ревнивы в поддержании своей чести и прием воспитанников обусловливают известным цензом их физической силы, известною меркой ширины груди и толщины верхнего состава руки. Если воспитаннику хоть одного дюйма не достает до установленной мерки в груди и руках, то будь он хоть семи пядей во лбу – ему не поступить в славящуюся коллегию. Очень любимы также состязания в борьбе – вроде древних гладиаторских, причем только вместо мечей служат здоровенные кулаки. Борьба бывает обыкновенно чрезвычайно упорная, так как за ней часто кроются десятки тысяч долларов; борцы бьют друг друга с зверскою ожесточенностью; у европейца сердце сжимается от ужаса, а небесноокие американки только с невинным ликованьем махают платками и щеки их горят огнем наслаждения. Весьма часто одного из борцов, а иногда и обоих с арены отправляют прямо в госпиталь, но зато головы их с избытком украшаются победными венками от милосердствующих леди. Курьезный пример любви американцев к подобному удовольствию, особенно если за ним лежит крупный долларовый куш, представила в последнее время одна счастливая чета, мужская половина которой наделена судьбой здоровыми кулаками. Из Южной Америки прибыл сюда знаменитейший боец, обладающий «самыми здоровыми кулаками во всем южном полушарии» земли и предложил свои услуги любителям этого удовольствия. Любитель конечно тотчас же нашелся и объявили победное пари в 15.000 долларов. Объявление нашло денежного состязателя, но не было еще кулачного. Тогда нежная половина счастливой четы сказала своей здоровенной половине: «Милый Чали (уменьшительно-ласкательное название Чарльза), вот тебе хороший случай сделать деньги: иди и победи»! Здоровенная половина немножко съежилась от перспективы, но что сильнее любви и денег? – и Чали пошел на арену. Когда уже на арене он встретил пред собой чудовищные кулаки своего противника, то мужество бедняги готово было уйти в пятки, и ему в пору было отказаться от борьбы. Вдруг в самый критический момент с балкона раздался нужный голос: «Мужайся, милый Чали, и ты победишь»! Он поднял глаза и увидел свою нежную половину, которая в левой руке держала победный для него венок, а в правой таблицу с крупною надписью: «Пятнадцать тысяч долларов»! Эта картина возвратила ему мужество, он ринулся в битву, и чрез полчаса его противник валялся на полу, бессильно махая своими самыми здоровыми в южном полушарии кулаками. Таково могущество женщины и долларов.
В подобном кулачном состязании, конечно, можно найти еще некоторые интересные черты, но мне пришлось быть однажды на состязании пешеходов: скучнее трудно себе представить что-нибудь, а между тем, американцы просто сходили с ума от восторгов и ликований. О состязании объявлено было пышными рекламами; и американцы тысячами валились в громадную залу присутствовать при нем и следить за всеми его перипетиями. «Были вы на состязании пешеходов»? – спрашивает меня мой знакомый доктор-янки. «Нет еще, доктор». – «Да как же это можно?» – чуть не вспылил почтенный эскулап. – «Ведь это величайшее в мире состязание. Только в Америке вы и увидите. В вашей России ничего подобного. Непременно, непременно сходите»! – «Схожу, схожу, доктор», – успокоил я негодующего эскулапа. «Ну, как вам понравилось состязание пешеходов»? – вдруг спрашивает меня знакомый методистский пастор. «Извините, почтенный отец, я еще не был на состязании»! – «Вы еще не были? Му lord, стыдитесь говорить это. Какое проявление терпеливости, выносливости! Я вам просто приказываю сходить. Иначе вы никогда не увидите ничего подобного»! – кипятился пастор. «Ну, как вам не стыдно, что вы до сих пор не пригласили меня на пешеходное состязание»! – с упреком говорили мне хорошенькие губки. Тут уже не так легко было отделаться, как прежде, и я отправился на это величайшее в мире состязание. Громадная зала, вмещающая до 15 тысяч народа, была переполнена зрителями. Оркестр неустанно играл любимые национальные песни; народ кричал и безумствовал; большая галерея наполнена репортерами газет; наверху крупные передвижные цифры показывали количество пройденных миль, а по большой круговой линии, как тени, бродили несчастные состязатели – пешеходы. Состязание положено было семидневное, и это был уже пятый день. Почти совершенно без сна и отдыха состязатели изо дня в день ходили по этой линии, подгоняемые заинтересованными лицами, вложившими десятки тысяч долларов пари. Некоторые из пешеходов до того казались истощенными, что меня брало опасение быть свидетелем их бесчеловечной смерти. А американцы только ликуют и восторгаются, леди махают платками и криками искажают свои хорошенькие ротики, бросают цветы, которые торжествующим страдальцам не под силу даже поднять. И страдальцы опять напрягают свои силы и ускоряют свои еле двигающиеся ноги. Всех состязателей было семь, и трое из них ежедневно делали почти по сотне миль. Победителем оказался один молодой негр, сделавший в неделю 602 мили. Лишь только состязание объявлено было законченным, как бедняга упал и мгновенно заснул, несмотря на восторженный рев десятитысячной толпы, приветствовавшей его победителем. Благо, что хоть не дурно вознаграждается такая убийственная победа. Негр получил за эту победу 17.000 долларов.
Так и многими другими способами дурачатся наши заатлантические друзья. Кроме описанных выше «рыцарей черепахи», в Нью-Йорке много других рыцарей подобного же рода, которые в свои годичные праздники обыкновенно потешают публику выходками шутовства и комизма. Замечательно отношение печати к этим шутовским праздникам. Она совсем не ворчит на них, а тем более не мечет громов и молний на рыцарей; напротив, сама принимает живое участие в них и в лучших газетах вы можете читать обыкновенно юмористическое описание подобных шутовских празднеств. Это не значит, однако же, что наши друзья всецело проникнуты шутовством. В них чрезвычайно много живости и юмора, которые при веселости совершенно естественно переходят в беззаботное ребячество и шутовство. В других случаях они умеют и «серьезно» веселиться, соединяя пользу с удовольствием. Примером такого сочетания пользы с удовольствием может служить «философская школа на даче». Американцы, как известно, не особенно большие любители философского превыспреннего умозрения. Чистая выручка для них неизмеримо важнее самых смелых и плодотворных философских выводов. Есть однако же и исключения между ними, люди всей душой, преданные интересам философского знания. Не будучи особенно оригинальными в мышлении, они, как истые американцы, оригинальны в формах проявления своей любви к философии. Один из них, богатый американец Алькот, возымел страстное желание основать в Америке такую философскую школу, которая была бы полным воспроизведением древних философских школ, где философствовали Сократы, Платоны и другие светила древнего мира. Сказано – сделано. В соседнем штате Массачусетс, отличающимся наиболее романтическими красотами природы, есть незначительное местечко Конкорд. Окрестности его так живописны и здоровы, что каждое лето обыкновенно занимаются тысячами дачников со всех сторон. Алькот порешил здесь основать свою философскую школу. В запрошлом году он воздвиг великолепное здание для академии, пригласил профессоров и открыл лекции. Дачники сначала дичились академии, но потом мало- помалу вошли во вкус. Теперь уже слава об академии разнеслась по всей стране и для присутствования на лекциях приезжают иные за тысячи миль. И вот философская академия действительно теперь в полном ходу. Кроме регулярных профессоров, для чтения лекций прибыло множество любителей, которые один перед другим услаждают дачников плодами своего философского умозрения. Леди, конечно, не отстают от джентльменов и некоторые из них также читают лекции. В перемены играет оркестр музыки, а неподалеку и «освежительное». По окончании лекции ученики и учителя рассыпаются по великолепному парку и ведут частные беседы по философским предметам. Шум лесов и плеск окрестных вод придают романтический характер этим философским удовольствиям. Сам основатель академии, уже восьмидесятилетий старик, как ребенок прыгает от удовольствия, видя осуществление своей давнишней мечты. Курс лекций двухмесячный, ограничивавшийся и дачным сезоном.
Состязания у американцев часто содействуют научным и техническим открытиям. Это подтвердилось на примере великого американского изобретателя Эдисона. Как известно, пред великим гением этого «царя изобретателей» природа послушно открывает свои сокровенные тайны. Только в одном электрическом освещении она предпочла ему нашего Яблочкова, который и пожал богатые лавры. Но эти лавры вскружили голову «царю изобретателей» и не давали ему спать. Он удалился в свою лабораторию и поклялся: или никогда не выходить из нее, или выйти с такой электрической лампой, которая удивит мир. Полтора года Эдисон усиленно работал над экспериментами в этой области; о нем не было ни слуху ни духу, и все стали даже забывать о великом изобретателе, как вдруг в воскресенье 21 декабря прошлого года по городу разнесся клич: новое великое изобретение великого человека! «Herald» приложил к своему воскресному номеру особый лист, в котором подробно, документально, с гравюрами и политипажами описывалась изобретенная Эдисоном электрическая лампа, обещанная им. Передовая статья громко трубила, что великая проблема, как
Как бы то ни было, представители науки отказались дать какое-либо положительное разъяснение о занимавшем всех открытии. Тогда репортеры стали осаждать лабораторию самого Эдисона, требуя от него дальнейших разъяснений. Один из них рассказывает следующее о своем посещении «угольного дворца» Эдисона.
После обычного стука в дверь, в кабинете встретил репортера сам «царь изобретателей», небольшого роста, приземистый джентльмен с запачканными руками, и любезно повел его в свою лабораторию, откуда должно выйти новое солнце для нашей планеты. «Вот та лампа, которая наделала вам так много хлопот», – с улыбкой сказал Эдисон, указывая на свое изобретение, и стал объяснять ее особенности и секрет. Лампа эта образец простоты и экономии. Свет в лампе производится посредством подковообразного кусочка обугленной бумаги, около двух с половиной дюймов длины и в нитку толщины. Подковка эта помещена в стеклянной колбочке, из которой воздух вытянут настолько, насколько это возможно при данных средствах науки, так что там, быть может, осталась какая-нибудь одна миллионная часть его.
Изобретатель показал и практическое применение своего изобретения. Он стоял как раз под обыкновенной газовой канделяброй, на которой горели две его лампы. Он снял одну из них, и она оказалась простой стеклянной колбой. Он опять поставил ее на рожок, и немедленно блестящая подковка золотым светом осветила колбу. Повернув винт в лампе, Эдисон уменьшил свет до степени искры, потом завернул совсем, как завертывают газ, и после опять отвернул, причем опять явилось великолепное пламя. Из этого можно было видеть, что электрический свет в его лаборатории повинуется его воле, так же как газовый свет повинуется привыкшим обращаться с ним рукам.
«Я могу сказать, – говорил с видимым самодовольством великий изобретатель, – что электрически свет усовершенствован вполне, и все проблемы, которые затрудняли меня в течение последних 18 месяцев, разрешены. Я надеюсь осветить здесь каждый дом. Когда мне удастся выставить несколько ламп на улице, я оставлю их гореть день и ночь по крайней мере недели на две, чтобы хорошенько попробовать свой уголь. Я уверен, что он не расплавим, – я убедился в этом посредством опытов в моей лаборатории, производившихся целые недели, – но я хочу, чтобы и публика убедилась в этом, и убедилась своим собственным опытом. Я думаю, что моя обугленная бумага– единственное вещество, способное вполне раскаляться и в тоже время настолько огнеупорное, чтобы, проводя электрически ток, не разрушаться. Пустота в колбе, конечно, не представляет ничего для горения, но сильный жар, производимый электричеством, разрушил бы всякое вещество, кроме обугленной бумаги. Тут абсолютно нечему расплавляться: это простой, чистый уголь, и наш век еще не знает такой машины, которая могла бы произвести достаточно электричества для его разрушения».
Имя «царя изобретателей» после полуторагодового молчания о нем опять у всех на языке. У нас в России также часто упоминают о нем, но едва ли известна хоть десятая доля из его интересной, можно сказать, анекдотической жизни. В одной русской книге мне приходилось читать, что Эдисон угрюмый холостяк. Это совершенная неправда. «Царь изобретателей» хороший семьянин и имеет трех детей. Женитьба его носит настолько романтический характер, что можно рассказать ее здесь.
Еще в 1873 году Эдисон, уже известный изобретатель, всецело занят был углем, батареями, химическими процессами и, казалось, не было такой силы, которая могла бы пробить кору внешности, чтобы добраться до его сердца. Но сила эта нашлась; имя ей – любовь. Дело было таким образом. В 1873 г. Эдисон чрезвычайно занят был опытом над усовершенствованием автоматической системы телеграфа. Между приглашенными для работы на различных относящихся сюда машинах лицами, была одна чрезвычайно застенчивая девушка, которая всецело отдавалась своей работе и никогда не поднимала глаз на начинающего гения. Однажды Эдисон стоял и смотрел, как она работала своими пухлыми пальчиками. Девушка, по обычаю не поднимая глаз, нервными движениями пальцев давала, однако же, знать, что она была в страшно смущенном состоянии. Наконец, она не выдержала, опустила свои руки на колени и безнадежно взглянула в лицо Эдисону. Улыбка блеснула на его лице, и он с некоторою неловкостью вдруг обратился к ней:
– Что вы думаете обо мне, мисс Мэри? Нравлюсь ли я вам?
– Зачем вы, мистер Эдисон, смущаете меня? Я…то есть... я...
– Не торопитесь отвечать мне. Это не имеет большой важности, если только вы не желаете выйти за меня замуж.
Девушка расположена была рассмеяться, но Эдисон продолжал: