Жизнь за океаном

Между тем в противоположном киоске оркестр ударил чрезвычайно любимый американцами турецкий марш. Дико-сладострастные звуки его взволновали народные массы, которые заколыхались и ринулись к занятою скамеек и кресел пред фронтом киоска. Сзади же киоска дедушка-океан неустанно продолжал наигрывать на песчаной арфе свою монотонную дикую песнь. И этот шумный плеск могучих вод имел для меня более чарующей силы, чем даже изысканная мелодия искусства. Я прошелся по песчаному прибрежью, а волны океана мерными рядами все набегают и набегают на песок, и иные не прочь схватить вас за ноги, если вы не будете достаточно осторожны. Неподалеку над самой водой станция «морской железной дороги», идущей вдаль берега пред фронтом построек. За пять центов я взял билет, и поезд помчался по самому прибрежью. Это чудесная поездка. Смотря из вагона в окно и видя пред собой только безпредельную массу воды, вы даже забываете, что мчитесь по земле, и вам чудится, что какая-то чудовищная сила с ужасающею быстротой уносит вас в невозвратную даль океана. Чрез несколько минут поезд останавливается, и вы видите пред собой другую часть острова. Здесь такие же дворцы, с башнями и террасами, но эта часть имеет более приспособлений для морского купания. И вот действительно весь берег пестрит купающимися, в их странных фантастических костюмах. Мужчины и женщины купаются вместе, и из воды несется шум разнообразных голосов – то пискливый крик пугливых дев, то грохочущий хохот джентльменов. Против купания величественная терраса для зрителей, а под террасой тысячи купальных нумеров для раздевания. Билет на купанье и костюм 25 центов. Трудно что-нибудь представить себе приятнее океанского купанья после удушающего жара. Плавается по волнам легко и свободно, и в наслаждении здоровою прохладой вы совершенно забываете только что перенесенную муку от палящего зноя. А волны одна за другою подхватывают вас, а иная положительно выбросит вас на мягкий песок. Волны идут неровно, и вы не можете примениться к ним, если не смотрите внимательно за рядом надвигающихся издали водяных хребтов. Среди ряда валов, только омывающих ваши колена, вдруг выдается такой вал, который вдруг покрывает вас с головой. Такие валы иногда опасны. Австрийский генеральный консул недавно жестоко пострадал. На своей летней даче он сидел на невысоком скалистом берегу океана и «удил» рыбу, любуясь, разумеется, больше мелодическим плеском волн. Его немецкая душа всецело погрузилась в созерцание красот природы, как вдруг совершенно неожиданно набежал громадный вал, подхватил консула и грохнул его вниз на скалистый грунт, причем у него раздробило колено. Для предупреждения случаев увлечения волной, место купанья здесь окружено рядом спасательных лодок. Недавно было пронеслись слухи, что тут стали появляться акулы с большим аппетитом на человеческий кусочек, и между любителями купанья произошел немалый переполох; но слухи эти, как оказалось после, были не основательны и пущены в ход спекулянтами-соперниками, желавшими подорвать это купальное учреждение.

После купанья чувствуется свежо и не излишен стакан шерри, а затем сил хватит на обзор подробностей, которые здесь очень разнообразны. Тут вы в стороне увидите и карусель, и кривляющегося «петрушку», и самодвижущаяся качели. Вон под фантастическою ротондой на пьедестале стоит исполинская корова с золотыми рогами. Народ окружает ее, а девушки то и дело опускаются пред ней на колени. Издали можно подумать, что это янки совершают поклонение Апису, а подойдя поближе вы узнаете, что корова представляет собою громадный молочный резервуар, и девушки доят из искусственных титек молоко для желающих. Неподалеку американский народный музей, с платой за вход в 10 центов. Мне не раз уже приходилось бывать в дешевых музеях в Америке, предназначенных для простого народа, и всегда меня особенно приятно поражало то, что на первом плане вы всегда видите большую восковую группу «отцов республики», заседающих во время подписи «декларации независимости». Быть может, это было причиной того, что имена этих великих и мужественных патриотов страны или, как их обыкновенно называет народ, «рукоприкладчиков» (signers), знает наизусть каждый уличный мальчишка. Вот и здесь безмолвно стояли эти великие рукоприкладчики к грамоте свободы, которая с того времени сделалась богиней страны. Между механическими автоматами я заметил там и доктора Таннера. Механический двойник постящегося доктора в точности изображает свой живой оригинал в сороковой день его поста. Бледный и истощенный, он лежит на кушетке и слабо махает на себя китайским веером. Затем множество курьезов, которые, впрочем, можно видеть во всяком подобном музее. Курьезнее других вещей мне показалась записная книга, в которой посетители приглашаются записывать свои имена, а также сделать отзыв о достоинстве музея. Зная по опыту щекотливое тщеславие янки, я не преминул для курьеза тронуть эту слабую струнку и написал, что в музее «много курьезных вещей, никогда невиданных мною в моем отечестве России». Несомненно, янки не раз самодовольно ухмыльнется, прочитав этот отзыв. Рядом с музеем пристроились другие поставщики народных увеселений. Вот за пять центов вы можете тяжелым молотком грохнуть по наковальне, и она покажет силу вашего удара. Тут же ружейная стрельба в цель, а сбоку пристроился краснокожий индеец и предлагает за цент испробовать меткость стрельбы из индейского лука, и сам для приманки то и дело пронизывает стрелой фигуру ненавистного «белого человека», служащего целью. Далее целый ряд фигур, изображающих разные национальности, и вы можете, смотря по вашей антипатии, сбить мячом голову китайцу, турку, немцу и т. д. и за всякий меткий удар получить билет на даровую бутылку пива в соседнем ресторане.

Американцы чрезвычайно любят всякого рода упражнения, где можно показать силу или ловкость. В одном месте происходило особенно оживленно бросание мяча в цель. Предполагая найти там что-нибудь особенно интересное, я подошел поближе, но особенного, на первый взгляд, ничего не было. Плотный янки в соломенной шляпе с широченными полями стоял и выкрикивал: «Три мяча за пять центов! за меткий удар сигару!» – и единокровные ему янки то и дело брали мяч и бросали в цель. Целью служила негритянская голова, высунувшаяся сквозь белое полотно. Думая, что это механическая голова, я уже собирался уходить, как вдруг к своему изумлению заметил, что после одного особенно меткого удара глаза головы сильно заморгали и губы выставили ряд белых зубов. Я присмотрелся, и не верил своим глазам. Это была несчастная голова живого негра! Я подошел сзади и увидел, что за полотном устроен стульчик, на котором несчастный негр сидит и чрез отверстие в полотне высовывает свою голову на позор и страдание. Никогда еще мне не приходилось видеть такого унижения человеческого достоинства. И это в прославленной стране свободы, в стране декларации человеческих прав! О свобода! Горькая ирония – тебе настоящее имя! А янки все выкрикивает, его жестокие, бесчеловечные собратья все мечут шары в несчастную голову, а жалкая голова все только моргает и выплевывает табачную жвачку. Отвратительное зрелище!

Скоро однако же спустилась ночь и, наверное, прекратила позор и страдание несчастного «цветного джентльмена», но, разумеется, только до завтрашнего дня. На глубоком темном небе засверкали звезды, а из таинственной утробы океана выплывал огненный шар луны. Прибрежье окуталось ночною мглой – но только на несколько моментов. Лишь только луна успела подняться над водой, как мгновенно все прибрежье озарилось светом электрических солнц и газовых звезд. Опять рассвел день, но фантастический день – с целою плеядой солнц, и пред ними померкла луна и погасли звезды на небе. Над самым местом купания запылало три солнца и под их волшебными лучами продолжали роиться, кричать и плескаться фантастические фигуры любителей и любительниц купанья.

Океанский поезд опять перенес меня к железной пристани и столетней башне. Башня огненным столбом уходила к небу, а железная пристань пылающею метлой терялась в океане. Украшенный разноцветными огнями плавучий дворец подал свисток к отходу, и я поспешил занять свое место. Пароход понесся в темную глубь океана, а сзади весь берег сливался в сплошное пылающее зарево. На палубе между тем среди массы веселых пассажиров послышались песни. На левой стороне сгруппировались янки и затянули свою песню про «глубокое синее море»; а на правой к борту прижалась кучка французов и ударила какую-то родную песню, которая вызвала аплодисменты со стороны публики. Янки обиделись и пошли наперебой, взяв какой-то более энергический мотив. Тогда французы поднялись со своих мест и, образовав кружок, грянули Марсельезу, мужественный мотив которой удачно совпал с сильными и звучными голосами и совершенно заглушил козлиный хор янки. В противовес Марсельезе янки опять было ударили уже самый национальный американский гимн: «Янки Дудел въехал в город, на маленьком пони»; но французы окончательно завоевали внимание публики, и хор янки ретировался, к немалому удовольствию французов, которые не преминули гаркнуть: «Vive la rеpublique francaise!» Затем победители пришли уже в полный восторг и всю дорогу забавляли публику избранными песнями из родного репертуара. А на небе опять ярко блистали звезды и величественно плавала золотая луна, а вдали уж виднелись огни на набережной спавшей столицы.

Президентская кампания 1880 года

I. Открытие кампании

От лямки до президентства. – Частные кандидаты. – Президентский бум. – Американская Пифия. – Конвенции республиканской партии в Чикаго. – Отчаянная борьба и поражение Гранта. – «Темный конь» и парящий орел.

Лет тридцать тому назад на одном из каналов, составляющих их водную систему в окрестности великих озер, среди пестрой массы рабочих, занятых сплавкой и проводом судов, можно было видеть небольшого пятнадцатилетнего мальчика, который работал на лямке в качестве погонщика лошадей. Мальчик отличался умным, открытым и энергичным лицом, и был любимцем взрослых рабочих. Труд его был не легок, но он с бодростью отдавался ему каждый день, и был бесконечно счастлив, когда по окончании недели получал обычную плату в несколько долларов. Прошли с того времени десятки лет и многие из взрослых рабочих теперь уже старики, но до сих пор работают на канале, как тридцать лет тому назад. А что сталось с маленьким лямщиком? О, он много пережил перемен за это время и в прошлом году всенародно был избран президентом в величайшей республике мира. Но одинаково ли он счастлив и теперь, как тогда на канале? – Об этом можно узнать только от самого президента Гарфильда, который благодаря президентству теперь бессильно борется со смертью...

Политическое движение, которое, к счастью или несчастью, возвысило канального лямщика на президентство, называется президентской кампанией, и очерк ее может служить небезынтересной характеристикой политических нравов наших заатлантических друзей. Первые признаки ее обнаружились с начала президентского года. Каждая из главных политических партий (а их две – республиканская и демократическая) должна была выставить своего кандидата для всенародного избрания. Партии, в свою очередь, делятся на разные фракции, и вот первая борьба началась между фракциями. Каждая из них, в соответствии своим частным интересам, старалась выставить своего кандидата, как наилучшего представителя своих интересов. Борьба между этими частными кандидатами представляет живую картинку. Политиканы прибегают ко всевозможным средствам, чтобы только возвысить и популяризировать своего кандидата и унизить противника. Они производят открытые шумные демонстрации и тайные собрания; ведут открытую и подпольную агитацию; издают памфлеты и дифирамбы; ставят кандидата на театральную сцену с выставлением пороков чужих и добродетелей своего кандидата. На лавочных вывесках вы можете то и дело видеть кандидатов, фигурирующих в том или другом положении, смотря по политическим воззрениям хозяина; на спекуляторских объявлениях, театральных афишах и оберточной бумаге встретите приглашение вотировать за этого, а не другого кандидата. Одним словом, куда вы ни повернетесь, везде и во всем встретитесь с кандидатами. Самую главную роль в агитации, однако же, играют шумные демонстрации. Человек вообще, а американец в особенности устроен так, что он больше всего обращает внимание на то, где больше шуму и грому, – там, дескать, больше силы. Пользуясь этою слабою стороною, партии действительно «шумят», производя так называемый «boom». В газетах то и дело можно было читать, что в таком-то штате идет «бум» такого-то кандидата, а в другом другого. Это характерное название шумной демонстрации в президентской кампании взято из торгового базарного мира. Иностранец, по прибыли, напр., в Нью-Йорк, в первые же дни встретится с бумом. Придя в один из первых дней своего пребывания здесь в столовую на обычный завтрак, я поражен был страшным криком, который в несколько голосов разносился по обыкновению тихой улице. Я бросился к окну и увидел человек пять-шесть, которые, как бешеные, бегали по улице, перебегая от одного подъезда к другому и с одного тротуара на другой, и отчаянно кричали какие-то непонятные слова.

– Что это, что это такое? – почти с испугом спросил я своих компаньонов; но те, привыкшие к этому явлению, только засмеялись над моим недоумением и не объяснили, в чем дело. Тогда я обратился к хозяйке, американской старожилке, прося у нее разъяснения; но и она ответила мне неопределенно, что это безумные люди кричат.

– Как безумные? Что же они кричат? Какие слова они кричат? –с нетерпением и досадой допытывался я.

– Мы знаем, что они кричат, а что они кричат, ни один человек в мире не знает, – ответила наконец американская старожилка.

Видя мое серьезное недоумение, мои компаньоны американцы объяснили мне, что эти люди просто производят «бум» или шум. Кто заинтересуется их криком и спросит в чем дело, они скажут, что в таком-то устричном дворце получены самые свежие в мире устрицы, или что в такой-то театр ангажированы три величайшие светила мира в женских юбках, причем сунут и карточку. Точно такой же бум производят и партии за своих кандидатов.

Самый грандиозный бум в республиканской парии, о которой теперь только и будет речь, производился приверженцами генерала Гранта. Агитация за него началась с самого вступления его на американскую почву после кругосветного путешествия. Встречать его собралось до 80 тысяч человек. Затем начался ряд блистательных демонстраций, устраивавшихся во всех городах, куда приезжал генерал. Грантовский бум гремел по всей стране и ясно давал знать если не о силе, то о выработанности политической тактики в рядах друзей генерала. Большая газета «Times», вторая по своей влиятельности в Америке, явилась выразительницею грантизма, как стало называться грантовское движение, которое в скором времени грозило заглушить все другие движения в республиканской партии. Причина такого успеха грантизма объясняется как влиятельностью его друзей, так и особенно политическим и общественным состоянием страны. В последнее время в политической и общественной жизни наших заатлантических друзей стали обнаруживаться такие симптомы, которые внушают опасение друзьям республики. В правительственных сферах в ужасающих размерах развивается чиновничество с искательством должностей и взяточничеством, а в экономической быстро подготовляются опасные условия для столкновения труда и капитала. Вследствие всего этого, люди, для которых дороги интересы республики, не видя другого исхода от угрожающих опасностей, начинают терять веру в здравый общественный смысл и спасение видят только в таком «сильном человеке», который бы сумел и смог подавить опасные симптомы. Взоры их остановились на генерале Гранте, который во время войны заявил о себе как об энергичном бойце за единство союза, а в продолжение двухсрочного президентства – как об энергичном правителе.

Но как везде, так и в политике – что одному здорово, то другому смерть. То, что грантовцы считали спасением республики, противники их провозгласили величайшим бедствием, неминуемо влекущим за собою гибель республики. Когда более или менее выяснились взгляды грантовцев, то противники их усмотрели в них ни более ни менее как узурпаторские стремления, направленные к великому политическому перевороту, вроде того, каким в свое время удивил мир покойный Наполеон III. Мысль эта, как молния, пронеслась по стране и нашла выражение даже в «Herald’е», самой большой и распространенной американской газете. Газета поместила ряд статей, где серьезно громила и генерала, и его партию за цезаризм, которым они угрожают стране. Что особенно смущало политиканов антигрантовского лагеря, так это то, что Грант добивается президентства на «третий срок», чего не было за все существование республики и опасаться, чего завещал великий освободитель страны Вашингтон, сам отказавшийся от президентства на третий срок. Если генерал Грант теперь добивается президентства на третий срок – вопреки республиканским преданиям страны и завещанию освободителя ее и учредителя республики, то ясно, что за этим кроется узурпация, цезаризм, – аргументировали антигрантовцы. Таким образом, грантовская партия встретилась с серьезным противником, опиравшимся на живое республиканское чувство народа и действовавшим во имя этого чувства. Печать стала против Гранта, юмористическая и сатирическая газеты изображали его не иначе, как в короне, и на сценах народных театров появились комические оперетки, изображавшие восшествие генерала Гранта на императорский престол под именем Улисса I. На колоссальном балу, на котором участвовало 15.000 народа, среди разгара танцев и удовольствий из боковой двери вдруг показался всадник с короной на голове, а за ним ринулась целая масса царедворцев со знаменами, трубами, литаврами и криками: «Да здравствует император». Физиономия всадника с удивительною точностью изображала генерала Гранта, а на знаменах красовались гербы с именем Улисса I. Эта шутка над грантовской партией имела большой успех и популярность.

Друзья американского императора однако же не унывали и с полною уверенностью отправились на республиканскую конвенцию в Чикаго.

В центральной части Нью-Йорка, где фешенебельный элемент начинает брать перевес над промышленным, под острым углом сходятся две главнейшие и богатейшие улицы города – Бродвей и Пятая Авеню, образуя тонкую стрелку, обращенную к тенистому скверу, любимому месту вечерних гуляний горожан. Стрелка командует всем обширным сквером, обыкновенно переполненными народом, и всем тем людным пространством, которое образуют соединившаяся улицы до самого их разделенья. Такое бойкое и видное место не могло остаться здесь без специального употребления. Один сметливый янки устроил над стрелкой нечто вроде волшебного фонаря, который посредством машины, увеличительных стекол и электрического света каждый вечер дает зрелище громадных картин, видных со всего сквера и прилегающего к нему пространства. Картины сменяются через пять-шесть минут, или вообще время, достаточное для прочтения текста на них. Текст же поучает вас, где вы можете кушать самые свежие в мире устрицы, достать самый дешевый и однако же самый изящный костюм, нанять самую комфортабельную в мире квартиру, жениться на красивейшей и однако же самой скромной в мире женщине и т. п. Одним словом, здесь вы видите преоригинальное применение волшебного фонаря к области спекуляторских объявлений. Картины только служат приманкой. Эта форма объявлений здесь пользуется большою популярностью, и счастливый изобретатель фонаря просто завален заказами и собирает большие барыши. Но он в то же время ярый политикан, и по временам его волшебный фонарь сообщает прежде всех важные политические бюллетени. Во время президентских выборов фонарь играет первостепенную роль и пред ним на сквере и на всех свободных местах собираются несметные массы народа, ожидая от фонаря важных известий. Такими массами политиканствующего люда запружен был сквер в первых числах июня 1880 года. В это время в г. Чикаго происходила конвенция республиканской партии для назначения республиканского кандидата на президентство, и в Нью-Йорке все с жадностью ловили доносившиеся оттуда известия. Когда 7-го числа фонарь стал показывать уже цифры, представлявшие счет голосов за того или другого кандидата, то смотря по тому или другому их наклону, площадь оглашалась то торжествующим ура, то злобным шипением, и толпа многих тысяч страстно препирающихся политиканов представляла интересное зрелище в темноте, под мерцанием лишь звезд на темном небе. Те из политиканов, которые почему-либо сами не могли явиться на площадь, подсылали мальчуганов, которые, как бесенята, шмыгали по толпам и, справившись с показанием американской пифии, стрелой мчались к своим таинственным подсылателям. Так волновались политиканы за тысячу миль от места самого события; что же происходило в самом Чикаго на конвенции – это трудно описать.

Республиканская конвенция в Чикаго навсегда останется памятным событием в истории американского народа. Она ясно обнаружила такие стороны в политической жизни его, которые дотоле не замечались. С внешней стороны она обращала на себя внимание уже тем, что самым сильным кандидатом на ней выступал генерал Грант, выбор которого на «третий срок» просто выводил из себя добрую половину республиканской партии, видевшую в этом вопиющее нарушение и оскорбление республиканских традиций, явный цезаризм и узурпаторство. Вследствие этого борьба между приверженцами и противниками Гранта ожидалась ожесточенная и для наблюдения за перипетиями ее собралось в Чикаго более 100.000 человек. И без того многолюдный, город в первых числах июня представлял целое море людей, и тем более бурное, что в каждом горячилась и кипела политическая кровь. Партии производили здесь до начала заседаний последние бумы за своих кандидатов, устраивали по городу шумные процессии с знаменами и музыкой, а ловкие комиссионеры с недвусмысленною любезностью встречали депутатов на станциях железных дорог и предлагали даровые помещения в отелях, – разумеется на счет известных незнакомцев.

Каждый штат посылал на национальную республиканскую конвенцию своих депутатов под предводительством искусных политиканов. Всех депутатов было 756, из них для избрания необходимо 379. Кандидатов явилось несколько, но главных было трое: генерал Грант, имевший за собою самую сильную партию; сенатор Блэн, искусный политик, и государственный секретарь Шерман, открыто употреблявший свой важный финансовый пост в пользу своей кандидатуры. Было еще несколько кандидатов, но совершенно незначительных, поддерживавшихся только своими отдельными штатами. Центр борьбы должен был находиться между тремя главными кандидатами. И борьба началась. Самую сильную партию представляли грантовцы, но однако же в рядах их не все одинаково были преданы Гранту, и многие из них склонны были предпочесть золотого тельца самому доблестному генералу. Противники, конечно, смекнули это и открыли настоящий аукцион. Цветные депутаты, которые вообще стоят за Гранта, как за своего освободителя от рабства, оказались самыми податливыми и многие из них пошли по такой цене, по которой они не продавались во время рабства. По отношению к другим, менее продажным депутатам спорящие стороны употребляли другие средства; агитация в зале собрания, вмещавшем более десяти тысяч народа, часто доходила до такой степени, что все собрание казалось охваченным магией безумства и крика, и трудно было думать, что кто-нибудь из депутатов остается не глухим и не с надорванными легкими. Приступать прямо к баллотировке каждая пария опасалась, и потому целых шесть дней они занимались предварительной борьбой, вырывая друг у друга голоса.