Жизнь за океаном

Другую важную отрасль американского хозяйства составляет скотоводство. Впрочем, кому приходилось видеть в Англии великолепных быков, называемых американскими, и массивные туши говядины, выгружаемые в Ливерпуле с океанских пароходов, тот составит себе ошибочное представление об американском рогатом скоте. В Америке сравнительно очень немного скота хорошей породы. Конечно, в Кентукки и окружающих штатах пасутся тысячи крупного и чистого короткорогатого скота, но в восточных штатах скот самый обыкновенный, происходящий от ординарных предков, вывезенных первоначальными поселенцами, и только изредка встречаются стада действительно хорошей породы. На юге и западе преобладают техасская и другие подобные породы, происшедшие, несомненно, от предков, вывезенных из Испании.

За последние годы скотоводство получило громадное развитие на равнинах Техаса и далекого Запада. Техас издавна славился как великое царство рогатого скота, но теперь и все то громадное пространство, которое еще недавно на картах обозначалось «великой американской пустыней», наводнено сотнями тысяч скота. Огромное количество лучших молодых быков ежегодно гоняется на север, где они на равнинах Колорадо и Вайоминга содержатся как бы в ходячих магазинах до востребования их на рынок. По восточным склонам Скалистых гор пасется множество молодых телок, где они выхаживаются на вкусной горной траве. Техас представляет великолепное место для разведения и приплода скота, но замечательно, что в нем скот никогда не достигает большого роста; но тот же самый скот, переведенный в другие местности, получает значительное увеличение в объеме. Большие жары, периодические засухи и недостаток воды, так что иногда надо проходить до нее от тридцати до сорока миль, служат, вероятно, причинами этого, а также и того, что хорошие породы не могут существовать и размножаться в Техасе. Эти громадные равнины осенью представляют печальную картину. Все выжжено и голо, и на целые мили не видно зеленого лепестка. Короткая захиревшая трава кажется бурою и выжженною до корня; но эта, по-видимому, негодная трава есть, в сущности, самодельное сено. Она быстро растет весною и высушивается солнцем прежде созрелости. Если за засухой последуют дожди в июне, то трава может опять жить, но она затем скоро убивается морозом, и в этом виде она почти совершенно негодна. Там бывают иногда раннею осенью суровые снежные метели, продолжающиеся по несколько дней, но после них опять начинается великолепная теплая погода, часто вплоть до Рождества. Глубокие снега бывают редки. Когда выпадает большой снег, то скот жестоко страдает от него, но он скоро обыкновенно сносится ветром с равнин, и стада без труда отыскивают траву. Стада управляются молодыми пастухами, и ловкость, с которою они набрасывают лассо на диких телят, догоняя их на своих жиденьких пони, изумительна. Каждый скотовод имеет свое собственное клеймо, внесенное в правительственную книгу, и подделка под него строго наказывается. Первые партии скота для мясного рынка отправляются рано летом, и последние в конце ноября. По общему признанию, за последние годы чистый доход скотоводов в среднем выводе равняется 33 процентам с капитала. Нет сомнения, что это одна из самых выгодных отраслей американского фермерского хозяйства, но для обеспечения большого процента необходимо иметь большой капитал. Например, владелец 10.000 голов рогатого скота с 150 лошадьми должен иметь 7 или 8.000 долларов наличных денег для удачного ведения занятия. Малые стада требуют сравнительно больше. Стадо в тысячу голов требует для своего ухода почти столько же, как и стадо в 5.000. Стадо в 5.000 должно иметь 100 лошадей для пастухов, между тем как стадо в 10.000 голов требует их только 150. Расходы по содержанию хорошего стада в течение года не превышают обыкновенно 1 12 доллара на штуку, а в некоторых случаях спускаются до 1 доллара. В пределах ста квадратных миль в Вайомингской территории стада числят в себе от 1.000 до 35.000 голов. Средняя ценность их определяется в 20 долларов за голову. В этой территории потери скота от всевозможных причин определяются только в 2 1/з процента в год. В Техасе и других округах они оцениваются в 5–10 процентов. Стадо в 10.000 голов ежегодно производит от 1.500 до 2.000 штук нового поколения. Четырехлетие бычки продаются по 25 и 30 долларов, при стоимости выращения каждого не более 10 долларов. Большинство скота сдается на рынках в Чикаго, а некоторая часть прямо направляется в Нью-Йорк, где он убивается и отправляется в Англию. Надо удивляться, какие громадные пространства проходят эти полудикие техасские быки. Они проходят тысячи миль и за это путешествие часто даже увеличиваются в весе. Иногда, впрочем, они много страдают от засух и безводья, а иногда погибают целыми стадами, наевшись какой-нибудь ядовитой весенней травы.

В громадном количестве с чикагских боен сырое мясо отправляется в Нью-Йорк и восточные штаты. С этою целью существуют особые мясные поезда с специальными для мяса приспособлениями, охлаждающими аппарами, так что мясо и разные молочные продукты прибывают из Чикаго в Нью-Йорк в совершенно свежем состоянии, какие бы ни свирепствовали жары. Из Нью-Йорка мясо спроваживается в Англию на судах с охлаждающими аппаратами, и в Ливерпуле оно выгружается такими же свежим, каким оно было на месте приготовления, в Чикаго. В Англии уже нет таких приспособлений и мясо часто портится на пути от Ливерпуля до Лондона. Но это уже вина не американцев. «Не доводить же нам свою опеку над мясом до самого рта наших милых кузенов», отвечают американцы на упреки англичан, что в Лондоне мясо получается уже не столь свежим, как в Ливерпуле.

На западных равнинах стада держатся больше для мяса. На восточных фермах, напротив, для молочного производства. Но молочное производство не особенно славится в Америке. Притом почему-то в последние годы оно сделалось особенно не доходным и многие фермы сократили его до скромных размеров. Еще недавно восточные штаты были главными производителями масла и сыра. Нью-Йоркский штат в этом отношении шел впереди всех. Но теперь начинает перебивать в этом отношении запад, и он снабжает весь восток громадным количеством сыра и масла. Что касается качества этих продуктов, то многого нельзя сказать о нем. В последнее время делались усилия усовершенствовать производство масла, и, по-видимому, достигнуты некоторые результаты, но и теперь оно далеко не может равняться с европейским. Теперь замечается, впрочем, у американцев стремление вообще для и молочного производства пользоваться научно-хозяйственными указаниями. Более удачи американцы имеют в приготовлении сыра, и производство его до прошлого года, когда последовало падение цен, было очень выгодно. Но вообще, если о масле надо сказать, что оно у американцев плохо, то о сыре можно сказать, что он довольно хорош, хотя опять не первого сорта и не может идти в уровень с европейским. В некоторых штатах делались попытки ввести производство различных сортов европейских сыров, но эти попытки еще не разрослись до таких размеров, чтобы о их результатах можно было сказать что-нибудь определенное и положительное. Американский сыр удивительно однообразен – одной и той же формы, одного и того же цвета и качества. Американцы мало употребляют его. Из производимого количества в 300.000.000 фунтов более 40 процентов идет за границу. Масла производится около 1.000.000.000 фунтов, и оно почти все поглощается самими янки, за границу идет не более двух процентов.

Коневодством Америка не славится. Лошади на фермах существуют только в количестве, потребном для обыденного хозяйства. Они легки, быстры и употребляются для всякой цели. Лошадь пашет и свозит хлеб до станции железной дороги, везет хозяина на базар в город и его семейство по воскресеньям в церковь. Упряжка, впрочем, обыкновенно состоит из пары лошадей, как у наших немцев. Пары же лошадей обыкновенно достаточно для плуга. Обыкновенная цена хорошей фермерской лошади от 100 до 150 долларов, а молодые жеребчики от 200 до 250 долларов.

Овцеводство в Америке также незначительно. Это видно уже из того, что количество овец немного превосходит количество рогатого скота. Большие стада овец содержатся на юго-западе единственно из-за шерсти. Не только количество доставляемого ими мяса незначительно, но и самое качество его не высокого достоинства, и притом стоимость перевозки таких маленьких животных так велика, что почти не окупается этою стороной промысла. И в отношении шерстяного производства нет оснований предполагать, чтобы Америка в течение нескольких лет могла развить его до больших размеров и приступить к вызову шерсти. В настоящее время она сама ввозит большое количество шерсти из Англии и ее колоний.

Более чем овцеводством, Америка может похвалиться своим свиноводством. Свинья – самый счастливый гражданин американской республики, – разумеется из четвероногих. Она пользуется на фермах полной свободой, роется и спит, где ей вздумается. Благодаря такому приволью она в сравнительно ранний возраст достигает значительного веса. Средний живой вес свиньи, убитой зимой, равняется 280 фунтам, летом – 240 английским фунтам. Сбавка 20 процентов с живого веса обыкновенно дает вес свининой туши. Нигде нельзя видеть таких громадных стад свиней, как в кукурузных штатах Америки. Кроме, быть может, индейской территории вы можете видеть тысячи свиней и из них одна другой лучше. Самая обыкновенная порода свиней – беркширская. Свиньи этой породы рано достигают зрелости и отличаются большим количеством чистого мяса пропорционально с салом. Другая наиболее распространенная порода – портландская. Эти свиньи чрезвычайно быстро жиреют и достигают огромного веса. Быстрота, с которою свиньи убиваются и приготовляются для мясного рынка в больших американских бойнях, поразительна. Достаточно сказать, что свинью хватают за заднюю ногу, вздергивают вверх, закалывают, обваривают, очищают, потрошат, обезглавливают, половинят и спроваживают в холодный склад – все это в каких-нибудь 10–15 минут. Свиноводство в Америке, при всей его выгоде, иногда бывает не без ущерба. Американские свиньи подвержены разным болезням, и особенно грозна для них так называемая «свиная холера». Никакое средство против нее недействительно, и самая причина ее появления совершенно непостижима для свиноводов. Она чрезвычайно заразительна, и иногда целые округи наголо очищает от свиней. В некоторых местах она свирепствует над несчастными животными с такою силою, что фермеры на время прекращают самое свиноводство.

Немного можно сказать в похвалу американского птицеводства, кроме индеек, которые вообще довольно хороши и выращиваются без больших затруднений. Но они, впрочем, не достигают веса хороших европейских пород и по своей форме приближаются к диким породам. Куры вообще плохой породы. Если о техасском скоте говорить, что он состоит только из «ног и рогов», то об американских цыплятах надо сказать, что они состоять из «ног и крыльев». В ощипанном виде они при своей светло-желтой коже представляют далеко не аппетитную картину. Они слишком легки и подвижны, и если бы для откормки их не было так много дешевого хлеба, то едва ли бы они были пригодны для порядочного стола. Тем не менее американцы больные цыплятники и в каждый воскресный день цыпленок – непременная принадлежность стола.

Если теперь обобщить изложенное, то нужно сказать, что Америка в отношении естественных богатств далеко не рай, хотя в споре за агрикультурное главенство она имеет значительные выгоды, представляемые новой неистощенной почвой. Особенно важную роль в развитии агрикультурного богатства Соединенных Штатов играют железные дороги. Народ не щадит никаких усилий, чтобы только как можно дальше протянуть эту правую руку цивилизации. В Америке не население идет впереди, а железная дорога за ним, но последняя идет впереди как средство для первого. В ней мало приятных ландшафтов, но есть непрерывная упорная борьба с природой и есть уменье побеждать. Америка богата предприимчивостью, которая не останавливается ни перед чем, и сметливостью, никогда не становящеюся в тупик 24.

«При агрикультурном соперничестве с Америкой, – говорит недавно по одному случаю английский «Times», – нам надо бояться не ее почвы, не климата или обширности земель, а несокрушимой энергии, безграничной самоуверенности и неистощимой изобретательности граждан Соединенных Штатов».

Если уже англичане – с их известною упорною настойчивостью, медленною и молчаливою, но верною деловитостью, придают такой большой вес в агрикультурном соперничестве превосходству нравственного характера американцев; то что же остается нам, русским, при нашей апатии и дряблости, при нашей храбрости на фразе и трусости на деле, при отсутствии здоровой инициативы и господстве традиционной подавленности? Остается, конечно, не падать духом, а учиться у наших друзей и проникаться их примером.

Таннер или постящийся доктор

Постящийся доктор. – Возбужденный им интерес – Мученик славы. – Окончание поста и торжественный обед. – Арбуз вместо аптекарских доз. –Ужас и недоумения. – История поста. – Из прошлой жизни. – Виды на будущее.

В то самое время, как наши заатлантические друзья утопали в хлебном богатстве, среди них нашелся человек, который порешил удивить мир необычайным фактом сорокадневного голодания. Это знаменитый доктор Таннер. Будучи специалистом животной химии, доктор Таннер выработал теорию, по которой человек может жить без пищи и воды гораздо дольше тех пределов, которые обыкновенно полагаются медициной и физиологией. Как истинный американец, он не ограничился словами, а открыто выступил со своей теорией и предлагал какому-нибудь ученому обществу свою личность для опыта сорокадневного поста, прося за это всего только одной тысячи долларов. Как его теория, так и особенно эта тысяча подняла бурю в медицинском мире, и из среды его собратов по оружию нашлись такие, которые не остановились ни перед чем, чтобы только подорвать доверие к постящемуся доктору и провозгласили его теорию большим humbug’ом, как американцы обыкновенно называют обман под благовидным предлогом. Постящийся доктор, конечно, обиделся и порешил пристыдить своих противников – подвергнув себя сорокадневному посту без всякого вознаграждения.

Местом этого небывалого опыта он избрал одну общественную залу и пригласил всех врачей, кто только интересуется опытом, присутствовать при его пощении и наблюдать за всеми фазисами его голодания. Большинство медиков и теперь отнеслось к доктору с ирониею и называло его чуть не сумасшедшим; но другие выразили свое согласие наблюдать за постящимся доктором и составили кружок, который поочередно должен был следить за голоданием доктора. И вот действительно 28 июня Таннер в последней раз скушал бифштекс, и приступил к посту. Врачи приняли все предосторожности, какие только возможны, для наблюдения за действительностью пощения. Обыскали все его платье, перетрясли постель, осмотрели комнату, чтобы не дать возможности скрыть какого-нибудь питательного вещества, и разъединили его со всем окружающим миром. Газеты и письма передавались доктору только после самого тщательного осмотра. О всех его движениях и состояниях велся подробный отчет в книге. Доктор уже пожилой человек, обладает значительным юмором и с веселым настроением отдался тяжелому подвигу. Он здоров собой, с румяным лицом, хотя уже и с седыми волосами. Первые четыре дня доктор был бодр и свеж, как бы ни в чем не бывало, весело говорил и шутил со своими учеными наблюдателями и посетителями. Но на пятый и шестой день голод заметно стал заявлять о себе, и светлые глаза его значительно потухли. Те врачи, которые подсмеивались над ним, тотчас же провозгласили неудачу опыта и предсказывали, что постящийся доктор не проживет еще и двух дней, если не откажется от своего «безумного» опыта. Через несколько дней они, однако же должны были значительно отодвинуть день смерти доктора. Пятый и шестой дни были, по мнению самого постника, тяжелым для него кризисом, по прошествии которого опять должны наступить легкие дни. И действительно, на следующие дни бодрость опять возвратилась к доктору, огонь засветился в глазах, и даже румянец заиграл на щеках, как будто постник скушал превосходный бифштекс из кентукского мяса и запил хорошим портером. А между тем он не принял в рот абсолютно ничего – ни крошки хлеба и ни капли воды. Это до того поразило предсказывателей его смерти, что они положительно не знали, что делать. Они стали даже подозревать самих сторожащих врачей в сообществе с доктором и не прочь были всех их обвинить в обмане. Один из врачей-скептиков, особенно настаивавший на неизбежности смерти доктора на 7-й или 8-й день, явившись лично в залу голодного опыта, произвел настоящую бурю, обвиняя всех в обмане. Это так подействовало на нервы постящегося доктора, что он после рыдал как ребенок и заявил, что это потрясение стоило ему добрых десяти дней поста. Тогда врачи настояли, чтобы он принял несколько воды, и он действительно принял три унции. Это чудесно оживило его, и он опять посвежел и ободрился. Наконец, когда прошли 10-й, 12-й, 14-й и 15-й дни пощения, в доктор Таннер все не умирал, как предсказывали ему врачи, то внимание к нему стало быстро возрастать.

Особенно замечательно в этом пощении то, что доктор совершенно не имел того покоя, который составляет главнейшее условие успешности опыта. Он постоянно принимал многочисленных посетителей, беседовал с ними и докторами, гулял и уже на 14 день поста бегал по лестницам на верхнюю галерею для прогулки с такою быстротой, с какою только демократические политиканы, по замечанию одного репортера (зал, в котором постится доктор, принадлежит демократам) бегают после митингов за виски.

Мало-помалу слава о докторе Таннере пронеслась не только по всей Америке, но и по Европе, возбуждая повсюду интерес, споры, недоумения. Изо дня в день газеты печатали подробнейшие отчеты обо всех движениях и состояниях постника, и публика читала их нарасхват, как во времена наиболее важных политических событий. Интерес, естественно, возрастал по мере приближения поста к концу, и последние дни его были днями какой-то лихорадочной агонии. Зала просто осаждалась посетителями, и входная плата в последиe дни давала ежедневного сбора по тысяче долларов. Наверное, самая блистательная практика не дала бы доктору такого завидного дохода! А популярность, которою так дорожат американцы, возросла до такой степени, что, несомненно, составляла предмет зависти для наиболее видных политиканов. Ежедневно дамы из высших кругов заваливали постника букетами, по улицам при его обычной прогулке народ встречал его восторженным «ура», а небесно-окие леди украшали его коляску «розами и лилиями» своей ободряющей симпатии. Письма к нему ежедневно увеличивались в количестве, так что постник, наконец, не в силах был сам справляться с ними и при чтении их пользовался услугами окружавшего его легиона врачей и репортеров. Пари об успехе его подвига объявлены были во множестве и на десятки тысяч долларов. Заинтересованные в пари лица постоянно поддерживали его словами одобрения, обещая поделиться выигрышем в случае успеха. Спекулянты набросились на постника со своими услугами, стараясь воспользоваться его популярностью для своих целей и окружили его невиданным комфортом. Стены залы запестрили вывесками, гласящими: «Великолепное пианино, услаждающее слух постящегося доктора, доставлено фирмой Брука», находящейся там-то; «Лучший в мире пружинный тюфяк, на котором постящийся доктор находит сладостный покой, приготовлен» там-то; «Самое любимое чудесным постником качальное кресло доставлено» такою-то фирмой и т. д. Мальчуганы по улицам разносили целые кипы фотографических карточек, представляющих доктора в разных фазисах его поста, а издательские фирмы заранее извещали о приготовляемых ими «историях» поста. Одним словом, знаменитый постник сделался центром, вокруг которого лихорадочно задвигался хаос разнородных интересов – научных, любознательных, денежных и даже сердечных. Одна леди прислала ему нежно-любовное письмо, в котором чарующими словами любящей женщины ободряла его в тяжелом подвиге и в награду за успех предлагала ему свою руку и свое сердце. Различные собрания засыпали его приглашениями читать лекции по сотням долларов за вечер и т. д. и т. далее.

Среди этого кружащего вихря разных интересов как смертная тень томился сам несчастный постник, измеряя отуманенным взглядом дни и часы ужасного подвига. Эксперимент этот по внешности физиологический; но едва ли не более интересен в нем психологический элемент. В самом деле, обречь себя на целых сорок дней самой скучной и бессодержательной жизни, при постоянных час от часу усиливающихся физических страданиях, при альтернативе смерти или всеобщего посрамления и осмеяния, несомненно ждавших его в случае неудачности опыта – значило совершить грандиозный подвиг, решиться на который, а тем более довести до конца, можно было только человеку с необыкновенною силой воли. Американцы чрезвычайно высоко ценят всякую силу, будь она физическая или психическая, и теперь просто благоговели пред проявленной доктором силой воли, и многочисленные овации ему вызывались главным образом этой стороной опыта. Как овации, так и страдания доктора возрастали по мере приближения поста к концу. Последние три дня были почти роковыми для доктора, и врачи настойчиво требовали прервать пост; но постящийся доктор настоял на своем – и закончил его с торжеством в 12 часов в субботу 7-го августа.

В сороковой день своего поста доктор Таннер был положительно героем дня. Если пост был интересным явлением, но еще более интересным событием стал момент его прекращения. Всех интересовал вопрос, как доктор начнет есть после такого продолжительного воздержания. Многие с ужасом смотрели на этот момент, как самый опасный и роковой. Действительно, желудок его до того истощился, что выбрасывал даже воду, которую доктор принимал в аптекарских дозах. Совещания между врачами относительно приготовления соответственной пищи для своего постящегося пациента начались еще за неделю до окончания поста. Все предосторожности, какие только могла подсказать медицинская мудрость, были приняты. Было составлено несколько рецептов, по которыми должно было начаться питание испостившегося доктора. Между тем со всех сторон повалились для доктора частные приношения в виде разных кушаньев, и в субботу громадный стол в его зале был положительно завален всевозможными яствами. Сочные бифштексы, великолепные фрукты, целые дюжины разных вин и между ними дюжина бутылок так называемого русского молочного вина – расположились стройными рядами в цветочных украшениях. Входная плата в последний день была назначена в доллар, и несмотря на это зала была переполнена народом, и извне еще толпились массы, ожидая рокового момента, когда доктор начнет есть. Сам доктор последние часы находился в чрезвычайно возбужденном и нетерпеливом состоянии. Он постоянно вынимал и смотрел на свои часы, как бы высчитывая даже секунды. Наконец, настал роковой и желанный момент. В противоположном доме фабричная машина свистом возвестила двенадцать часов, рабочие вышли на крышу дома и гаркнули: «Да здравствует доктор Таннер», – и вся масса на улице подхватила привет. Зала огласилась восторженными криками, и пианист заиграл обеденный марш: «Скорей, скорей к трапезе благодатной»! Доктор с засветившимся лицом сошел с верхней галереи и сел за роскошно убранный стол. На столе было наставлено столько всяких кушаньев, что разбежались бы глаза даже у того, кто совсем не постился пред тем. Поэтому доктор, не обращая внимания на стол, вынул свой перочинный ножик и спокойно стал резать персик, который он держал в руке уже за полчаса до окончания поста, постоянно твердя, как он после заявлял, молитву: «И не введи нас во искушение». Персик живо улетучился в пустой желудок доктора, и зала огласилась неистовыми криками одобрения, которые мгновенно разлились и по улице. Доктор весело махнул публике платком и еще веселее сказал: «А, ну-ка, подайте мне вон тот георгийский арбуз»! Восторженный смех и аплодисменты загремели по зале. Врачи выразили протест и предлагали доктору свои аптекарские дозы. «Нет, господа, я сорок дней находился под вашим деспотическим правлением; теперь я хочу быть свободным; давайте арбуз»! Зала опять задрожала от восторгов, и великолепный арбуз из штата Георгии треснул под ножом постника. Затем доктор пил молоко. На другой день съел бифштекс. Врачи ужасались и недоумевали, а постник только слушал да ел. «Уж вы сглонули и бифштекс»! – в благоговейном ужасе заметил один студент медицины. «Да, сэр! смотрите, и вы подальше держитесь от меня, а то я и вас сглону»! – острил постящийся доктор. Так благополучно постник перешел этот ужасный рубикон, разделяющий пост от питания. На следующие дни постник продолжал есть до утомления челюстей и замечал только, что при этом в нем работал каждый мускул. «Еда теперь мое главное занятие»! – весело говорил он, уписывая бифштекс за бифштексом.

Никогда еще медицинская наука не встречалась с таким загадочным явлением, как этот пост доктора Таннера. Все перипетии его с такою невероятною силою разрушали все предсказанья и теории врачей, что в среде их произошел настоящий переполох, и в обществе возник вопрос о научной состоятельности современной медицины. Доселе медицина обыкновенно утверждала, что человек без пищи может жить не более 10–12 дней. Рассказываются случаи о более продолжительной жизни без пищи; но все эти случаи подвергались сомнению, так как происходили вне всякого регулярного наблюдения. Из опытов различных ученых над животными видно, что те животные живут дольше без пищи, которые имеют больше запаса в жировых частях. Первые признаки умирания от голода состоят в понижении температуры. Доктор Таннер оказался совершенно неподходящим под рамки этого наблюдения. Его температура за все сорок дней поста терпела лишь самые незначительные колебания и жировой запас его был не велик. Обыкновенный вес доктора 184 фунта, а когда он начал пост, вес его был только 157 1/з фунтов. Очевидно, он начал свой эксперимент в один из самых неблагоприятных моментов. В животных, подвергавшихся эксперименту голодной смерти, от продолжительного голодания происходило мозговое отупение. Такую неприятную перспективу врачи предсказывали и постящемуся доктору, но предсказания их совершенно не оправдались. Доктор во все время оставался со свежей головой, и даже в последние дни поста его веселый юмор постоянно забавлял многочисленных посетителей. На 27-й день поста стало было замечаться ослабление памяти, но и это скорее происходило от внешней раздраженности и слабости, чем от истощенья мозга. Один известный здесь материалист говорил по этому поводу: «Этот пост сделал для потрясения моей веры в материализм более, чем все, что я доселе знал. Мы, материалисты, думаем, что душа есть простая функция мозга и что при всякой мысли разрушается известная мозговая клеточка. Если истощается мозг, то истощается и ослабевает его функция – мысль. Теперь же я вижу, что доктор Таннер почти до невозможности истощил свой мозг страшным опустошением в нем фосфора, и, однако же его мысль постоянно ясна и деятельна. Я не могу примирить этого с моим убеждением». Другою замечательною чертой поста было действие воды на доктора. Когда он принимал воду, его пульс усиливался, краска начинала играть в лице, и он чувствовал общее оживление и укрепление. Его ткани поглощали воду как губка.