Наставники Лавкрафта ,

22
18
20
22
24
26
28
30
XXIII

– О, более или менее, – улыбка моя, наверно, получилась бледной. – Не абсолютно. Но желать этого не следует!

– Да, я думаю, не следует. Конечно же, тут есть и другие люди.

– Есть и другие – действительно другие, – согласилась я.

– Ну, даже если они тут есть, – парировал мальчик, неподвижно стоя передо мной и по-прежнему держа руки в карманах, – на них не нужно обращать много внимания, верно?

Я выдержала этот удар, но чувствовала себя истощенной.

– Это зависит от того, что по-твоему значит «много»!

– Да… – он, кажется, готов был согласиться, – от этого зависит все!

Однако затем Майлс снова поглядел в окно и сделал несколько шагов к нему, неровных, нервных и нерешительных. Прислонившись лбом к стеклу, он застыл, созерцая знакомые мне нестриженые кусты и унылые образы ноября.

Использовав обычную хитрость «мне нужно работать», я присела с рукодельем на диван. Это всегда успокаивало меня в те мучительные моменты, когда я осознавала, что дети посвящены в некую тайну, которая от меня закрыта на замок, и по привычке готовилась к худшему. Но напряженная спина мальчика вдруг произвела на меня особое впечатление: казалось, что замок открылся. За считаные минуты это впечатление окрепло и стало таким острым, что теперь мне казалось, будто это перед ним замкнулась дверь. Переплет большого окна стал рамой, в которую была как бы заключена картина его неудачи. Замкнут ли он внутри картины или вне ее, я определить не могла. Он был восхитителен, но не безмятежен, и я ощутила прилив надежды. Неужели он пытается разглядеть за окном нечто призрачное, чего уже не может увидеть? И не случилась ли такая осечка с ним впервые за все время? Да-да, впервые: а ведь это прекрасное знамение! Он встревожился, хотя и держал себя в руках; он был встревожен с самого утра, и понадобился весь его странный гений, чтобы скрыть это за обычным блеском застольных манер. Когда наконец он вновь обратился ко мне, я была почти уверена, что гений потерпел крах.

– Ну, я думаю, это хорошо, что климат Блая не вреден мне!

– За последние сутки, надеюсь, ты сумел лучше ознакомиться с усадьбой, чем раньше, – храбро продолжала я, – и, наверно, тебе это понравилось.

– О да, я ходил далеко-далеко, на многие мили кругом. Никогда еще не знал такой свободы.

Мне оставалось только поддерживать разговор в заданном им тоне:

– И как, тебе понравилось?

Майлс слушал, улыбаясь; потом обронил два слова: «А вам?» – ухитрившись вложить в них максимум пренебрежения. Я не сразу нашлась, что ответить, но он добавил, как бы сознавая, что должен как-то смягчить свою дерзость.

– Вы это переживаете так мило, я просто очарован! Мы-то, конечно, остались тут вместе, но основная часть одиночества досталась вам. Впрочем, – небрежно бросил он, – я надеюсь, что вас это не слишком огорчает!

– Иметь дело с тобой? – уточнила я. – Дорогое дитя, отчего бы мне огорчаться? Хотя я не буду навязываться тебе в компанию, ведь ты стоишь гораздо выше меня, но общение с тобою доставляет мне удовольствие. Иначе зачем бы мне здесь оставаться?

Майлс поглядел на меня внимательнее, серьезнее, и никогда не был он так красив, как в тот момент.

– Вы остались только из-за этого?

– Конечно. Я осталась как твой друг, ты меня очень интересуешь, и я тут побуду, пока не удастся найти что-то более подходящее для тебя. Ничего удивительного в этом нет. – Голос мой дрогнул, и я не смогла с ним справиться. – Помнишь ли ты, как я пришла и сидела на краю твоей кровати в ночь, когда была буря, и сказала, что ради тебя готова сделать все на свете?