Пляска Бледных

— Ну, — кивнула она мальчику, переходя на шёпот, что звучал звонче церковных колоколов, — рассказывай, милый, что тебя тревожит? Тебе опять снились кошмары?

Не дожидаясь ответа, она коснулась кончиками пальцев его висков, принялась их массировать.

На Орне накатила сонливость, веки стали ужасно тяжёлыми. Было сложно говорить, почти невозможно — думать. Она всегда так делала, когда ему было плохо или тревожно. Почти никогда не слушала, но успокаивала. И стоило ей вот так посидеть с ним — и становилось уютно, неописуемо тепло, невозможно приятно.

Он уже не различал слов Гертры. Дыхание его стало ровным, а голова — пустой, лишённой каких-либо мыслей. Он снова погружался в сон.

Вдруг дёрнулся, крепко вцепившись в запястья сестры, поднялся, едва не ударив её, склонившуюся над ним.

Перед глазами снова возник образ таинственной девушки под балдахином, озарённой тёплым зелёным заревом, что сливалось с золотистыми лучами рассветной зари. Она молчала, протянув костлявую ладонь, и из разомкнутого кулака к нему летели сотни сотен сияющих мотыльков. Каждый новый взмах крыльев знаменовался лёгким звоном множества колокольчиков, сливаясь в единую стройную музыку, похожую на россыпь мерцающих звёзд — такую же нежную и такую же далёкую, едва уловимую, но — волшебную, манящую.

Видение перекрыло все остальные мысли.

Схватившись за голову, пошатываясь, мальчик попытался встать. Удивлённая Гертра сперва отшатнулась, потом — резко вскочила, силясь обнять брата за плечи, но тот отстранился.

Склонившись, он стоял, придерживаясь за дерево, не в силах понять, что с ним происходит, отчего так больно — больно до слёз.

Сестра подбежала к нему, взяв за запястья. Тот посмотрел на неё — и отшатнулся. Румянец на щеках обрёл форму порезов, а под глазами проступали разводы, как от ударов. Губы распухли от множества укусов. Не матовое и нежное, но жёсткое, изъеденное шрамами язв лицо теперь смотрело на него.

Проморгавшись, он снова увидел живую и настоящую Гертру — добрую, взволнованную, обеспокоенную.

Вспышка — и снова вместо неё нечто страшное, изуродованное. Тянет к нему исполосованные порезами руки, что-то бормочет сквозь выбитые зубы заплетающимся языком. Что-то совсем невнятное, и голос — грубый, совсем не девичий.

Закрывшись, зажмурившись, он оттолкнул сестру — и побежал. Он не видел, куда, не различал дороги перед собой. Свежий утренний лес сменялся непроходимой чащей, полной заупокойных песен таящихся повсюду духов и заблудших утопленниц, что вышли на берег протекающей неподалёку реки. Ветви деревьев, как лапы, тянулись к его рубашке, цеплялись за джинсы, намереваясь схватить. Воздух становился тяжёлым, всё труднее и труднее дышать.

Небо — тёмное, затянутое пыльным туманом, серыми облаками копоти и пепла, гари, смешанной с искрами тлеющего пожарища. Город менялся, обретая черты кошмара, становился мрачным и громким. Не тонкий звон крыльев тысячи мотыльков, но пронзительный, тяжёлый, невыносимый вой теперь сопровождал мальчика, который бежал на ощупь, пробивая себе дорогу сквозь нависающий мрак.

Но уже на мостовой стало легче. Тьма рассеялась с дорожной пылью, а ржание вставшей на дыбы лошади окончательно отрезвило мальчика: он стоял посреди дороги, и его чуть не сбил спешащий куда-то дилижанс.

Орне вздрогнул и отошёл, уступая карете ход, встал на тротуаре и огляделся, не в силах поверить своим глазам. Дамы и господа в старых одеждах, широких платьях и высоких цилиндрах, с тростями и с собачками, в моноклях и при параде — они выглядел точь-в-точь, как в его снах. А лошадиное ржание и обилие карет на дороге, заменивших привычные взгляду автомобили, только утвердили его в собственных мыслях: он всё ещё спит и снова видит этот странный старый Харьков.

Где он сейчас и на какой улице — сказать сложно. Рядом с ним — буквально через дорогу, — высилось большое здание аптеки, а перед ним раскинулась длинная-длинная дорога в несколько полос. Цокот копыт, крики кучеров, шум о чём-то спорящих граждан — всё как во сне.

Пожав плечами, Орне отправился вниз вдоль дороги. Со странностями он разберётся потом, как очнётся. Сейчас в нём преобладала уверенность, что нужно идти дальше, что он здесь оказался не просто так.

Он шёл вниз по улице, мимо проезжающих дилижансов и чинных господ, а те будто совсем не замечали мальчика, шли своей дорогой, занятые своими мыслями и своими жизнями. Небольшие здания в пару этажей, как стены, окружали улицу, создавая некое подобие коридора, который продолжался длинным мостом, расходясь на перекрёсток с дорогой через реку и парк вдоль набережной.

Мальчик ускорил шаг, окончательно убедившись в своей цели.