Пляска Бледных

— Что правда, то правда, с этим не поспоришь, — согласилась психолог, делая небольшой глоток. — Я спросила у Павла Сергеевича имена всех ребят, у которых были найдены наркотики, начиная с мая. Картина неутешительная. Единственные, кого эта проблема не коснулась — младшие. Так — почти все, до шести человек в каждом классе, и числа растут. Обзванивала родителей, не называя причины, предлагала им встретиться, поговорить о детях. Картины в семье самые разные — употребляют как дети из довольно приличных и богатых семей, так и ребята из интернатов. Разносят по своим, находят, продолжают распространение

— Ну, кто и как распространяет — это уже проблемы правоохранительных органов, — заметила собеседница. — Ваша проблема — понять, за что я вам плачу и почему столько детей выбирают эту дрянь вместо хорошей жизни.

— Вы абсолютно правы, Зинаида Андреевна, — согласилась Оксана.

— И как у нас продвигаются дела?

— Неутешительно, — призналась психолог. — Сами понимаете, не хотят рассказывать о своих проблемах.

С какое-то время директриса молчала. В кабинете нависла тишина.

— Как вы думаете, почему они не желают делиться с вами происходящим, а вместо этого — уходят в себя? Что их может не устраивать в нас, в школе в учителях, в том, что о них заботятся?

— Недоверие, — отрезала Оксана. — Вы осознаёте не хуже меня, что они считают себя взрослыми и нам не доверяют. Кого они слушают — так это своих сверстников, видеоблоггеров и статьи на соответствующих ресурсах. А там — ну, вы сами понимаете, какое отношение и к учебному процессу, к жизни. А любые формы наказания, угрозы исключения, домашние аресты, карантины — это никак не исправит ситуацию. Более того, подобная проблема, судя по наблюдениям, сейчас не только у нас, но и у большей части школ и даже некоторых ВУЗов. Подрастающее поколение всегда убеждено, что взрослые ничего не знают, смеются над ними, выбирают свою, собственную жизнь, полную, как им кажется, запретной радости. Любые просветительские беседы с нашей стороны только вызовут смех и желание действовать наперекор, а не соглашаться.

Зинаида Андреевна кивнула, отставила чашку и встала из-за стола.

Её кабинет напоминал клетку. Совсем маленький, один стол и два стула. На столе — табличка с именем Зинаиды Андреевны. У одной стены стоял шкаф с бумагами, у другой — небольшой столик с баком воды и пластмассовыми стаканчиками. Дальше всё упиралась в большое окно с белыми прозрачными занавесками. Сейчас его ставни были открыты, и в помещении царил свежий воздух стылого летнего дня, и только включённый вентилятор в дальнем углу комнаты помогал находящимся в этой клетке людям не сойти с ума от жары.

Хозяйка помещения подошла к окну и, заложив руки за спину, посмотрела на улицу в сад на внутреннем дворе. В чёрном пиджаке и брюках, с зачёсанными короткими седыми волосами, она даже сейчас создавала впечатление грозной паучихи, недовольной тем, что её логово потревожили. Спокойствию этой дамы можно было только позавидовать — или посочувствовать. Положение, в котором находилась и она, и её подчинённые, было, мягко говоря, плачевным. Самое малое, что им грозит — увольнение по причине того, что персонал не справляется с обязанностями. Хуже — уголовная ответственность.

— Скажите, Оксана Леонидовна, — наконец нарушила молчание женщина, — вы сами сталкивались с наркотиками? Или ваши близкие?

— Да, сталкивалась, — призналась Оксана, всё так же сидя за столом, аккуратно придерживая чашку. — Мой первый парень и его сестра умерли от передозировки героина в своё время. Диллера так и не нашли.

— А что же вы сами-то не присоединились к вашим друзьям? — спросила вдруг директриса, не оборачиваясь. — Как давно это было? Школьные годы? Девяностые? Наши дни?

— Конец девяностых, студенчество. Парень был музыкантом, катался автостопом по стране. С кем-то сошёлся, где-то достал, сами знаете, как бывает. Я отказалась, потому что мне было страшно. Расстались с ним на этой же почве. А потом я узнала, что он погиб, и его сестра — моя подруга детства, — вместе с ним.

— Сочувствую, — кивнула Зинадиа Андреевна, всё так же смотря в безмятежность яблочного сада. — А что его сподвигло употреблять? Пытались ли вы его отговорить тогда? Пытались ли спасти?

— Да, я пыталась, — кивнула психолог.

Оксане было тяжело возвращаться в те дни, и она не была уверена, что готова вспоминать происходящее. Молодая и неопытная, полная наивных амбиций выпускница. Новая жизнь в юной стране, где без газового баллончика из подъезда — ни ногой. Пьянь у ларьков, перестрелки под окнами, крики по ночам, новостные сводки — в пёстрых лентах убийств и изнасилований. Народ ощутил независимость и свободу, стал дышать на полную грудь — и началось небывалое, неповторимое веселье. Или ты носишь при себе хоть какое-то оружие и избегаешь проблем и подозрительных личностей, или ты — труп. Её отца забили за грёбаную сотку гривен, потому что он решил похвастать перед другом своей новой работой и сказал, что в кармане не сотня, а кусок. Убили на месте за углом.

Сама она встречалась со своим одноклассником, который пошёл в дальнобойщики, катался по стране. Потом, правда, с работы ушёл, начал просто скитаться стопом вместе с Линой, младшей сестрой. И Ксю туда же. Много где бывали, много чего видели. Вписки, выпивка, трава — всё было, была настоящая свобода. Только Гошка хотел большего. Ему было мало марок, он хотел ощутить, как ему казалось, настоящий кайф. Оксана тогда испугалась и сказала себе «стоп», убежала. Её слова, её доводы — она сама понимала, насколько они смешны, и если человек решил — едва ли он изменит свой выбор. Некоторым просто нравится яркая и свободная, пускай и короткая жизнь, и тут уже ничего не попишешь. Избравший смерть к живым не вернётся.

Но она понимала, почему Зинаида Андреевна затронула эту тему: личный опыт в таком помогает лучше любой практики.