Мой механический роман

Рот Люка сжимается.

— Я знаю.

— И тебя это устраивает?

— Конечно, нет. Но в сложившихся обстоятельствах…

— Что в сложившихся обстоятельствах? — Я требую, потому что, насколько я знаю, мама не сменила пластинку, и папа уж точно не изменился. ОН испортил дело.

— Я имею в виду… — Люк неловко ерзает, крепко сжимая руль одной рукой. — Мы должны злиться на него вечно? Типа… папу отменили, конец?

Эта мысль бьет меня.

— Нет, но… — я сглатываю, не в силах закончить предложение.

— Разве имеет значение, не будем ли мы с ним разговаривать шесть месяцев или шесть лет? — спрашивает меня Люк. — В какой-то момент нам придется преодолеть это и двигаться дальше.

— Но, мама, — напоминаю я ему, запинаясь.

Люк морщится мне.

— Но, папа, — говорит он.

Никто из нас не знает, что сказать.

Мой отец разбил сердце моей мамы, и, хотя я знаю ему следовало бы бороться сильнее, чтобы удержать нас от переезда, я хочу увидеть его больше, чем кого-либо еще на земле. Это странная ситуация, когда преданность моей маме не позволяет мне взять трубку телефона, но потом преданность отцу прожигает дыру в моей груди. Я та, кто я есть, благодаря ему. Куда мне девать все то, что я раньше считала своим, теперь, когда его нет?

Гейбу было легко оставить отца. Люку, приятелю папы, было также легко переехать вместе с нами, когда это сделала мама, потому что мы все были в одной команде — по крайней мере, я так думала, хотя у Люка явно есть некоторые давние сомнения.

— Ты можешь прийти в любое время, — предлагает Люк, когда меняется свет. Да правильно. Конечно.

— Просто он не пытается меня ни к чему принудить, понимаешь? — Люк продолжает, все еще не признавая, что это, очевидно, наименее крутая вещь, которую я когда-либо слышала в своей жизни. — Мама хочет, чтобы я стал бухгалтером, врачом или кем-то еще, но я просто не могу. Почему то, что я не люблю школу, такое преступление? Я просто хочу строить что-то на свежем воздухе.

Конечно, папа сказал бы Люку, что ему не обязательно кем-то быть. «Они всегда были двумя горошинами в стручке», — ворчу я про себя, — но потом пытаюсь напомнить себе, что я несправедлива.

Я знаю, что Люк скучает по папе больше, чем кто-либо. Я знаю, что Люк просто пытается делать то, что считает лучшим для себя. Я знаю, что он напоминает нашей маме нашего отца, на которого она злится, и это усложняет жизнь им обоим. Я знаю, что моей вины нет.

Но будет ли когда-нибудь лучше?