Встречи на полях

22
18
20
22
24
26
28
30

Ренальдо поднес стаканчик к губам и насладился мягким горьковатым вкусом кофе, успокаивающим его уставшее горло. О, двойной американо с щепоткой тыквенных специй, его любимый. Но уже направившись к двери, он обратил внимание на надпись на стаканчике.

«Сесилия».

Это слово было написано крупным цветистым почерком, но… Он сделал еще один глоток. Это его напиток. Его особый напиток. Он бы узнал его где угодно.

– М-м-м.

Он услышал довольное причмокивание – женщины, которая тоже отпила свой кофе. Молодой красивой женщины с буйной копной кудрявых каштановых волос и сверкающими карими глазами. А затем он увидел на ее стаканчике свое имя – «Ренальдо».

Его взгляд озарился.

– Так, так, так, – произнес он, сокращая расстояние между ними до тех пор, пока их плечи не соприкоснулись, и улыбнулся этой юной прекрасной лани. – Кажется, мне сегодня повезло.

Он производит впечатление серийного убийцы.

К тому же кто вот так причмокивает, стоя в очереди в кофейне? Это неправдоподобно.

И, ради всего святого, выбери другие имена. Это же не опера. Можешь оставить Ренальдо. Или Сесилию. Но оба – нет.

И, хотя первая реакция, которую во мне невольно вызывает любая критика, – это возмущение, к своему удивлению, я слегка улыбаюсь. Перечитываю абзац, взглянув на него по-новому, и думаю: «О боже, он прав».

Ренальдо и правда производит впечатление серийного убийцы.

Я дочитываю до середины страницы и невольно хихикаю, когда Ренальдо продолжает: «Я искал кого-то… вроде тебя. Пойдем ко мне в машину. Я хочу тебе кое-что показать».

У меня возникает единственная мысль: «Сесилия, беги оттуда!»

Я ненадолго прерываюсь, наблюдаю, как за витражом тихо падает снег, и впервые осознаю, как эта глава выглядит со стороны. Рассмеявшись, чувствую, что тревога последних трех дней отступает. Я впервые ощущаю надежду.

Он мне поможет.

Я не буду исправлять текст в одиночку.

Успокоившись, я беру телефон с импровизированного столика из книг, сажусь в кресло и фотографирую комментарии на полях, чтобы поработать над ними вечером. Я не рискну забрать рукопись домой – вдруг он решит попозже зайти сюда и добавить замечаний. Или задать еще какие-нибудь вопросы. Или отметить другие проблемы.

Уже почти обед, мне пора идти, но я все равно беру ручку, лежащую на кипе бумаг, которую я утром носила на совещание, и быстро пишу под его посланием: «Какой же превосходной пикаперской фразой ты покорил сердце своей бывшей? У меня нет никаких идей».

Я строчу еще несколько предложений под его заметками на полях, пока меня не охватывает чувство, что мне давно пора уходить. Не удивлюсь, если Лайла уже звонит врачу, продумывая, как похитить меня с работы и отвезти на осмотр.