Это останется с нами

Покидаю здание через главный вход. Не люблю это делать. Входить сюда тяжело, выходить еще тяжелее.

30

Ирис

Вхожу к мадам Болье и удивляюсь, не услышав привычного хулиганского приветствия. Гостиная пуста, ее дочь зовет меня из соседней комнаты. Она складывает в сумку какую-то одежду и туалетные принадлежности.

– Маму увезла «Скорая». Простите ради бога, Ирис, в этой суматохе я забыла позвонить в ваше агентство и предупредить их. Вы зря потратили время. Я сейчас еду к ней.

– Что случилось?

У нее дрожат руки, лицо заплаканное.

– Мы завтракали, и я вдруг заметила, что у нее скривился рот и она понесла какую-то чушь. Я вызвала врачей, и они приехали очень быстро. Предполагают нарушение мозгового кровообращения, хотят провести полное обследование.

Слова в данных обстоятельствах бесполезны, но я по себе знаю, что каждое становится крошечной повязкой на рану. После смерти отца очень многие люди пытались утешить меня, сказав или написав слова поддержки. Несколько слов, иногда страниц, мейл или эсэмэс от близких и не очень делали свое дело. Я читала и перечитывала их снова и снова, напитываясь любовью. Теперь я уверена, что израненное обнаженное сердце воспринимает любовь животным, почти первобытным способом, притягивает ее, захватывает, питается ею, выходя за пределы своих возможностей. Все остальное теряет смысл. Даже слова, улыбки, ласки и много чего еще.

«Надеюсь, все будет в порядке, – говорю я, – можете на меня рассчитывать, если что… Ваша мать – удивительная женщина, она часто меня смешила, а иногда и удивляла. Я рада, что знала ее, и надеюсь, что мы скоро увидимся и она снова назовет меня маленькой шлюшкой».

Женщина в ответ плачет и смеется.

Она уходит, а я остаюсь, чтобы навести порядок и помыть оставшуюся после завтрака посуду. Вспоминаю, что мне сказала основательница агентства о нашей профессии. «Мы попадаем в ближний круг пациентов и иногда становимся единственным связующим звеном с внешним миром, поэтому неизбежно привязываемся друг к другу».

Оставляю на столике записку с добрыми пожеланиями мадам Болье и выхожу, думая о всех моих ла-рошельских пациентах.

Я не случайно выбрала ремесло физиотерапевта. Я хотела чинить людей. Не исключено, что призвание родилось в том возрасте, когда я выворачивала руки моим Барби или когда бабушка просила растереть ей спину. Мне повезло найти работу сразу после окончания учебы. В исполнении мечты почти неизбежно содержится риск разочарования, но с первой минуты первого дня я знала, что занимаюсь тем, для чего была предназначена, и почти сразу взялась за двигательные расстройства у детей. Я заново учила их управлять мышечной и дыхательной системами, находя в этом безграничное удовлетворение.

Я не практиковала уже пять месяцев, но, когда работаю у Надии, мадам Болье, мсье Хамади и других, чувствую, что делаю то, чему училась. Я скучаю по моим пациентам и уже несколько дней захожу на сайт вакансий. Некоторые вполне подошли бы, но сейчас не время выходить на новую работу. Через два с небольшим месяца я буду в декретном отпуске, потом родится ребенок, а там посмотрим. Возможно, тогда я перестану бояться, что он обзвонит все кабинеты и консультации, пытаясь меня отыскать.

31

Жанна

Жанна раздосадована: Симона Миньо уже сидит на скамье. Она здоровается – почти беззвучно, но взглядом ее не удостаивает. Из-за поломки автобуса произошла задержка, и Жанна не намерена тратить ни одной лишней секунды на чужого человека. Увы – вдова «соседа» Пьера по кладбищу не понимает намека и восклицает:

– Только подумайте, до чего хорошая стоит погода!

Воспитанность побеждает, и Жанна произносит в ответ нечто невразумительно-нейтральное, мысленно умоляя Небеса заткнуть рот надоеде.