Это останется с нами

– Он не пошел в школу – не захотел оставить меня одну в таком состоянии.

– Ваш мальчик в десять лет читает Марселя Пруста, не случится большой беды, если он прогуляет день-другой. Доктор был?

– Да, сегодня утром. Мой рассеянный склероз сделал еще один шаг вперед. Ноги больше меня не держат, приходится использовать кресло, что очень обидно, потому что я только что купила миленькое платьице и никогда его не надену.

– Я вам помогу!

– Оно слишком короткое, – рассмеялась Надия, – если напялю его и сяду в кресло, мои прелести окажутся на виду, а это недопустимо, да и снять его сама я не сумею. Я обречена носить легкие удобные туники, в которых выгляжу старухой.

– Извини, что влезаю в разговор, мама, но ты не такая уж и молодая.

– Ну спасибо, дорогой! Между прочим, мне всего тридцать шесть.

– И я о том же, – скрывая улыбку, ответил мальчик.

Надия принимает свою болезнь, но оказывает ей сопротивление, и это не может не впечатлять. Она не прыгает через препятствия, но взрывает их, напоминая мне детей, о которых я заботилась в Ла-Рошели. Они боролись и радовались жизни, даже этой борьбе, несмотря на болезнь. Мне случалось возвращаться домой морально выжатой из-за несправедливости матери-природы. Жереми выслушивал меня, подбадривал, твердил, что я занимаюсь потрясающим делом. Он тревожился за меня и задавался вопросом, достаточно ли я крепкая, не надорву ли собственное здоровье. Помню, однажды вечером я рассказала Жереми, как расстроилась, узнав, что шестилетний Люка вряд ли поправится, а он крепко обнял меня, погладил по голове и сказал:

– Знаешь, дорогая, у тебя много достоинств, но ты слишком чувствительна для профессии, которой занимаешься. Думаешь, малыш не почувствовал, как ты расстроена? Прости за резкость, но кто-то должен это сказать. Ты не создана для медицины и приносишь больше вреда, чем пользы.

Жереми подорвал ту часть меня, которую я считала непоколебимой, хотя раньше у меня не возникало сомнений насчет призвания, профессионализма и полезности. Я сомневалась по многим поводам, но только не по этому, а слова Жереми заставили меня усомниться. Самым печальным оказался тот факт, что я предпочла поверить в его правоту и ни на секунду не заподозрила, что любимый человек хочет мне навредить.

– Доктор считает, что на сей раз я не восстановлюсь, – сказала Надия. – Мне предопределена жизнь на четырех колесах!

– Не жизнь, а мечта! – воскликнул ее сын. – Я вот ненавижу ходить пешком, а повезло тебе!

Надия хохочет, и Лео прижимается к ней, радуясь, что они на одной волне и используют смех как обоюдоострое оружие. Я смотрю на них и представляю себе, сколько усилий требуется матери и сыну, чтобы не поддаться отчаянию, не переложить на другого свои страхи и страдание. Я восхищаюсь мужеством маленького семейства и готова поверить в существование чудес. Однажды Надия по какой-то причине решила открыться мне и рассказала, что отец Лео «испарился» уже во время ее беременности. Она нашла его и попыталась объяснить, какого счастья он себя лишает, мужик вроде бы внял, вернулся и… снова сбежал, когда Лео исполнилось три месяца, на этот раз навсегда.

Я тоже стану матерью-одиночкой, как множество женщин до меня, но мы обязательно будем счастливы. Клянусь в этом себе и малышу.

Декабрь

34

Жанна

Жанна всегда боялась пауков, особенно тех, которые напоминают карманных крабов. Заметив зверя на стене гостиной, она впала в ступор, а потом издала крик, достойный горной козы.

Прибежавшая Ирис едва не упала, споткнувшись о Будин, и застыла на месте при виде ужасного чудовища.