Верхний ярус
— Не перевозбуждайся. Это не так уж и много.
Но ведь много. Больше, чем у нее лежало в банке за всю жизнь.
— Это не мои деньги.
— Что значит — не твои? Ты работала над книгой семь лет!
Она не слышит. Слушает ветер из ольховой рощи.
— Всегда можешь отдать. Выпиши чек на «Американские леса». А может, на ту программу по обратному скрещиванию каштанов. Можно вложить в исследовательскую команду. Брось. Ешь форель. Два часа ловил этих ребяток.
ПОСЛЕ ОБЕДА ОН ЧИТАЕТ ей рецензии. В радиобаритоне Денниса они почему-то звучат в целом неплохо. Благодарно. Люди говорят: «Я и не думал». Люди говорят: «Я начал многое замечать», Потом он читает письма читателей. Некоторые просто говорят «спасибо», другие путают ее с матерью всех деревьев. Из-за третьих она чувствует себя Подругой скорбящих. «У меня на дворе растет большой крупноплодный дуб, которому лет двести. Прошлой весной одна его сторона заболела. Сердце кровью обливается видеть, как он умирает в замедленном движении. Что мне делать?»
Многие упоминают «щедрые деревья» — те древние пихты Дугласа, которые на последнем издыхании возвращают все свои вторичные метаболиты в сообщество.
— Слышала, детка? «Благодаря вам я задумался о жизни по-новому». Похоже на комплимент.
Патриция смеется, но звук больше напоминает о рыси в силке.
— О. Вот это уже что-то. Просьба выступить на самой прослушиваемой радиопередаче в стране. Там делают серию о будущем планеты и ищут того, кто расскажет о деревьях.
Она слышит его сверху, на пихте Дугласа посреди завывающей бури. Всюду — человеческая активность. Людям что-то от нее нужно. Люди с кем-то ее путают. Люди хотят ее насильно затащить в то, что ошибочно называют «миром».
МОИСЕЙ ПРИХОДИТ В ЛАГЕРЬ изнуренным. Всюду акции, за полнедели они потеряли тринадцать человек из-за арестов и задержаний.
— У нас есть пост на дереве, где нужна смена. Кто-нибудь хочет посидеть ненадолго?
Рука Адиантум вскидывается раньше, чем Хранитель понимает, о чем речь. Какое же выражение мелькает у нее на лице: «Да. Это. Наконец-то».
— Уверена? — спрашивает Моисей, словно только что не исполнил пророчества голосов света. — Это минимум на несколько дней.
СОБИРАЯСЬ, ОНА успокаивает Ника.
— Если думаешь, что сделаешь больше внизу… Я и сама справлюсь. Меня не посмеют тронуть. Подумай о прессе!
Он не будет в порядке, если только не рядом с ней. Вот так все просто, так смешно. Он не признается. Это так кричаще очевидно — даже в том, как он стоит рядом и кивает. Конечно, она знает. Она же слышит даже то, чего не видишь. Конечно, она слышит его колотящиеся мысли, шум крови в ушах, даже за бесконечным дождем.
ПЕРВЫМИ ЧЕРЕЗ ВОРОТА идут их рюкзаки. Следом — они: Адиантум, Хранитель и их провожатый Локи, уже неделями поддерживающий пост на этом дереве. Опускаются их ноги уже на территории «Гумбольдт Тимбер» — злоумышленное проникновение на частную собственность. Рюкзаки — тяжелые, тропинка — крутая. Недели постоянного дождя превратили землю в кофе по-турецки. Недели назад они бы и трех миль не прошли. Даже сейчас, на восьмой миле, Хранитель хватает воздух большими глотками. Ему стыдно, он отстает, чтобы она не слышала его одышку. Тропинка поднимается по слякотному валу. Вес рюкзака и всасывающая грязь тянут вниз, и вот уже каждый шаг — прыжок с шестом. Он останавливается перевести дыхание — и дождливый воздух свистит через него. Адиантум выше прет, как мифическая бестия. От покрытой иголками земли в ее ноги вливается сила. Каждый бросок в грязь обновляет ее. Она танцует.