— Сильнейший. По крайней мере, им чаще всего злоупотребляют.
— И сколько времени… идет детокс?
Он задумывается.
— С него еще никто не слез.
ОН РИСУЕТ ЕЕ, пока она готовит обед. Пока дремлет. Умасливает птиц или играет с мышью на высоте в двести футов. Ее попытки замедлиться для него смотрятся человеческой сагой в зародыше, в секвойном семени. Он зарисовывает овраг, полный секвой и других разбросанных великанов, что высятся над братьями меньшими. Потом откладывает альбом, чтобы лучше разглядеть меняющийся свет.
— ТЫ ИХ СЛЫШИШЬ? — спрашивает он. Далекое гудение, систематическое и профессиональное. Пилы и двигатели.
— Да. Они повсюду.
С каждым павшим гигантом бригады все ближе. Деревья со стволами по десять футов в обхвате, которые жили девятьсот лет, падают за двадцать минут и раскряжевываются еще за час. Когда рушатся крупные, даже на расстоянии кажется, будто артиллерийский снаряд попал в собор. Земля разжижается. Платформа на Мимасе содрогается. Самые большие деревья в мире припасены на последний раунд.
В ГАМАКЕ-БИБЛИОТЕКЕ Адиантум находит книгу. «Тайный лес». На обложке — доисторический тис, над землей и под ней. На задней стороне надпись: «Бестселлер-сюрприз года — переведен на 23 языка».
— Хочешь, я тебе почитаю?
Она читает, будто декламирует долгий товарный поезд строф из «Листьев травы», который задали зазубрить всему десятому классу.
«Вы и дерево на вашем дворе произошли от общего предка».
Адиантум прерывается и выглядывает за прозрачную стену их древесного дома.
«Полтора миллиарда лет назад вы расстались».
Она снова замолчала, словно подсчитывая.
«Но даже сейчас, после невероятного путешествия по совершенно разным дорогам, вас по-прежнему объединяет четверть общих генов».
И вот так, подстраиваясь под ветер авторской мысли, они пробираются через четыре страницы, пока не начинает смеркаться. Снова едят при свете свечи — быстрорастворимый суп в двух чашках воды, согретых на походной плитке. Когда заканчивают с ужином, уже правит тьма. Двигатели лесорубов заглохли, сменившись тысячей призрачных зовов ночи, которые пара не может расшифровать.
— Надо поберечь свечку, — говорит она.
— Надо.
До сна еще часы. Они лежат на длинной раскачивающейся платформе своей обязанности, болтают в потемках. Наверху угроз нет, кроме самой древней. Когда дует ветер, кажется, будто они пересекают Тихий океан на самодельном плоту. Когда ветер не дует, неподвижность зависает между двумя вечностями — целиком препорученная «Здесь и сейчас».