Верхний ярус

В темноте Адиантум спрашивает:

— О чем думаешь?

Хранитель думает, что в этот самый день его жизнь достигла зенита. Что он увидел все, что хотел. Дожил со своего счастья.

— Я думал, что сегодня ночью опять похолодает. Может, пристегнуть спальники друг к другу.

— Я за.

Над ними катится каждая звезда в галактике — за черно-синими иголками, в реке пролитого молока. Ночное небо — самый лучший наркотик, пока люди не придумали что-то покрепче.

Они пристегивают спальники друг к другу.

— Знаешь, — говорит она, — если упадет один, упадет и второй.

— Я последую за тобой куда угодно.

ОНИ ПРОСЫПАЮТСЯ ДО СВЕТА — от шума двигателей глубоко под ними.

Штраф за незаконное собрание обходится Мими в триста долларов. Не так уж и плохо. Зимняя куртка стоила вдвое дороже, а удовольствия принесла вдвое меньше. Слухи об аресте расходятся на работе. Но ее начальники — инженеры. Если она может сдавать проекты по формовке в срок, компании плевать, пусть хоть из тюрьмы работает. Когда тысяча протестующих идут маршем с плакатами на Лесную службу в Салеме, требуя реформы процесса одобрения в лесозаготовке, Мими и Дуглас присоединяются к ним.

Рано утром в апрельскую субботу они едут в Коуст-Рэндж. Дуглас берет выходной в магазине хозтоваров, где он устроился. Утро бесподобное, небо остывает от закатно-розоватого до лазурного, пока они направляются на юг, слушая гранж и новости дня. В рюкзаке на заднем сиденье — чистые и дешевые очки для плавания, футболки, чтобы завернуть носы и рты, и модифицированные бутылки для воды. А еще стальные двузвенные наручники, как у полиции, цепи и пара велосипедных замков. Это гонка вооружений. Протестующие начинают верить, что у них бюджет даже больше, чем у полиции, которую финансируют общественность, считающая, что налоги — воровство, а вот отдавать народные леса на вырубку — нет.

Они сворачивают в тупик, к лагерю протестующих. Дуглас окидывает взглядом стоящие машины.

— И ни одного телефургона. Ни одного.

Мими чертыхается.

— Ладно, без паники. Наверняка из газет приехали.

С фотографиями.

— Никого с телика — считай, ничего и не случилось.

— Еще рано. Может, едут.

Дальше по дороге поднимается крик — шум стадиона после гола. За деревьями друг перед другом стоят две армии. Крики, свалка. Потом — перетягивание чьей-то куртки. Опоздавшие переглядывается между собой и срываются на бег. Оказываются у стычки на поляне в голом лесу. Там будто итальянский цирк. Двойное кольцо протестующих окружило гусеничного монстра «Кат С7», с краном поверх всех голов, будто это динозавр с длинной шеей. Вокруг анархии — лесорубы и распильщики. В воздухе разлита особая ярость — все из-за того, насколько далеко этот лесистый холм от ближайшего города.