— Мар знает, что я здесь.
— Что… что ты…
Раш смотрит почти не моргая — за возбуждением в его глазах расцветает насмешливое отчаяние.
— А я говорил, что это плохая идея… Упрямый придурок…
— Раш, что происходит? Что, твою мать, происходит?!
— Он разрешил. Пока ты спишь.
— Но ты проснулась и естественно уловила разницу. Так что это была реально отстойная идея…
— Мар… разрешил тебе…
— Немного побыть с тобой. Пока его нет. Чтобы я не сдох.
Внутри стучит — все громче и громче, заглушая все связные мысли.
— Он разрешил. Тебе. Трогать меня. Делать… все это?
— … а я говорил…
— А ты согласился. И трогал меня. Потому что
— …Так. Можешь ударить меня, если хочешь.
Я очень хочу, но руки онемели.
— Придурки… Два конченых придурка. Разрешил. Разрешил, мать твою! Совсем конченые! Как можно было… разрешать меня трогать…
Внутри клокочет и лопается что-то огромное, чудовищное и страшное. Ослепленная этой вспышкой, я вскакиваю с кровати — выйти, выбежать из комнаты, из дома, из тела выбежать, вырваться, броситься, так нельзя, нельзя, нельзя, как он мог, как он мог, как он мог!.. ступени, ступени, пол-порог-камни, деревья, снова камни… боль отрезвляет меня уже далеко от дома, на краю оврага — босые ступни все исколоты, на лодыжке чуть сочится кровью тонкий порез. Я смотрю на свои ладони — они плоские, как лист бумаги, и темные лунки на них кажутся нарисованными.
Гудит ветер над головой, путаясь в древесных кронах. Вокруг ни души — к этому оврагу редко заходят. Поднятая яростью сила утекает в каменистую землю — и тянет меня за собой, тянет на камни… руки находят и обнимают плечи, мне жалко себя практически до слез.