— Прошу прощения…
На пороге моей палаты мнется рахшаса, которую я узнаю спустя несколько мгновений неудобной заминки. Мередо? Миридо? Как её звали-то…
— Да? Что-то случилось?
— Нет… да… простите… моя… моя подопечная… вы помните, тисса Сершель?..
Сершель не заходила ко мне все эти дни, и я волновалась, но когда Шерша упомянула распределение, просто решила для себя, что ее уже забрали — думать, что она просто так не приходит, было слишком обидно.
— Конечно помню. Что-то случилось?
— Тисса не выходит из комнаты… отказывается от еды и не прошла вовремя тестирование… меня она не слушает, но может… может вы поговорите с ней?..
Не выходит из комнаты?.. Кажется, я догадываюсь, в чем дело… слишком хорошо успела ее изучить, чтобы придумывать то, чего не может быть, а значит…
— Да, конечно. Поговорю.
…если она мне откроет, конечно же.
— Сершель, это я. Мы можем поговорить?
Рахшаса мнет лапки за моей спиной, а я почему-то чувствую себя воспитательницей в детском саду. За дверью тишина, но тут такая шумоизоляция, что будь там оргия — мы бы не услышали. Говорю я в специальный динамик, который отжимается кнопкой.
— Сершель? Я беспокоюсь за тебя. Давай ты выйдешь к нам?
Ноль реакции. А вдруг она… нет, на ней же браслет…
— А вскрыть эту дверь никак?..
— Боюсь, это травмирует ее еще больше. В ее психике я нашла… кое-что очень плохое, связанное с…
— Не продолжай. Сершель! Я уже сержусь на тебя! Хватит прятаться, а ну…
Я не успеваю закончить, как дверь распахивается, и на пороге появляется наша зеленушка — вся словно прозрачная, с мутными склерами. Щупальцы словно не держат ее, и она стекает на пол, подкручивая их колечками к животу, пряча лицо. Это еще что за…
— Тиссая… тиссая, я приношу свои извинения… всей крови моей и моей семьи не хватит, чтобы покрыть этот позор…