– Девять твоих хвостов разве не очевидный факт?
– Но они у меня только сегодня появились!
– Сразу девять хвостов появиться не могут. Они постепенно отрастали, ты их просто не замечала. Или не знала, что это хвосты. Хотя вот это самое странное: почему твои родители тебя не посвящали? Кто они, твои мать и отец?
Саша снова глотнула чаю и поставила кружку на стол. Тепло напитка еще мгновение оставалось в ладонях, прежде чем исчезнуть.
– Не знаю. Я сирота. Меня в детстве усыновили. Да я и в Китай-то приехала, чтобы настоящих родителей найти. Приемные от меня тоже отказались. Этим летом.
Я не пишу тебе «доченька», ты и сама знаешь уже давно, что кровные узы нас не связывают. Ты появилась в моей жизни семнадцать лет назад, и я искренне надеюсь, что ты не помнишь, как сложно мне было называть тебя дочерью первые два года.
Не буду придумывать историй, как мы выбрали тебя или как ты выбрала нас. Корзинки на пороге с младенцем в пеленках тоже не было.
Человек, которого ты называешь отцом, – тебе не отец, как и я не мать. Но именно он привел тебя за руку из обгорелого приграничного леса. Ходил за дровами, ведь горелик и бурелом можно собирать в лесу без страха нарваться на лесника. Дров не принес, но привел тебя, одетую в его же футболку. Она была тебе как платье. Сказал, что нашел вот в лесу девочку и что на тебе ничего не было. Ты дрожала и лепетала матерно. То есть нам тогда показалось, что ты материлась. И ручки у тебя были тоненькие-тоненькие, как лисьи лапки.
Я хотела было отдать тебя в детский дом, так положено. Всем нужны документы, имя, кто-то, кто будет заботиться, и есть определенный порядок жизни в государстве. Прости. Я тогда уже привыкла жить без детей. Да и не мечтала я о топоте детских ножек, мне хватило мороки от того, что из города, из благоустроенной квартиры я, как жена декабриста, отправилась за мужем в деревню, купившись на его уверения о пользе деревенской жизни, перспективах фермерства и планах развития Дальнего Востока на «дальневосточном гектаре».
Как все сложилось на самом деле, ты видела.
В социальной палате районной больницы не было места, и нам предложили, пока оформляются документы, приютить тебя у себя. «Пока» затянулось на несколько недель, потом пришел незнакомый соцработник и предложил нам оформить опеку над тобой. Вот опека оформилась очень быстро. А с ней и выплаты, которые оказались очень кстати.
Ты мало ела, вела себя тихо, не капризничала и не приносила особых хлопот, и тебя было очень приятно держать на руках. Не могу это объяснить. Сейчас я думаю, что все события – звенья одной цепи. Кто-то очень хотел, чтобы мы тебя взяли к себе, и то, что у других занимает годы, у нас решилось за несколько месяцев.
Ты, появившись в нашей жизни, буквально вытянула нас из нищеты, и я благодарю тебя. Мне было непросто принять тебя, когда нечего было есть самим, но не все сказки – про злую мачеху, да и времена изменились, с голоду сейчас не умирают.
Каждый месяц мы получали деньги на твое содержание – от государства как опекуны и откуда-то еще. Их приносил твой приемный отец и говорил, что это какие-то иностранные фонды помощи детям-сиротам через соцзащиту нашли нас, что это благотворительная помощь. Я собирала чеки на все покупки, чтобы отчитываться о расходах.
Но, как оказалось, благотворительные фонд – неправда. Твой приемный отец рассказал, когда ты уже поступила в институт и уехала, что не было никаких фондов. Каждый месяц в полнолуние к нему приходил человек и оставлял красный конверт с деньгами. Каждый раз – другой человек, и каждый раз он исчезал, как только отец переводил взгляд с него на конверт. Как-то отец устроился работать вахтовым методом на прииск на севере области. Чтобы доехать в контору, нужно восемь часов на машине ехать от нашей Некрасовки, а потом еще в тайгу около двух часов по грунтовке до поселка вахтовиков. Но и там его нашел человек с красным конвертом. Постучал в окно вагончика, конверт отдал и исчез. По словам отца, следов на снегу от посланца не осталось.
Отец тогда позвонил мне среди ночи и велел тебя окрестить, а деньги отдать в церковь. Я его не послушалась, подумала, что он, видимо, запил на своей вахте и чертей гоняет.
С восьми лет вокруг тебя стали биться домовые. Так назвала это бабка, которой я однажды рассказала про странности в нашем доме. Мне трудно в это поверить, мне, образованной женщине XX века, потому я предпочитаю слово «телекинез». Приступы активности зависели от твоего настроения, как выяснилось позднее, и самое надежное средство от приступов летающих тарелок – твой покой.
Милая моя, прости, если мне пришлось быть с тобой отстраненной и холодной. Прости, если в твоем детстве маленьких щенячьих радостей оказалось не так много, как, наверное, могло бы быть. Но так я оберегала свой и твой покой и безопасность. Приступы вызывали любые сильные эмоции. Девочка моя, благодаря тебе я научилась сдержанности и стойкости. И ты научилась себя контролировать, как мне кажется. По крайней мере, с взрослением приступов стало меньше.
Но, Саша, ты выросла. Красный конверт больше не появляется в полнолуние, с тех пор как ты уехала учиться. Невидимый опекун, наверное, сейчас возле тебя. Мы больше не нужны тебе. Была ли я хорошей матерью – не мне судить, но я старалась.