К дому мы подкатили в недобрый момент, когда из дверей вывалилась толпа сплетниц. Расходиться они не торопились и с интересом проследили за нашим торжественным выходом из арестантской кареты. Встреча была неизбежной. Мысленно я порадовалась, что тетушка экономила на магическом освещении и не зажигала фонарь под козырьком. Темнота всегда сглаживала неловкие шероховатости. Даже те, что появлялись на лицах мужей от встречи с чужими кулаками.
– Здравствуйте, дамы, – проговорил Филипп глубоким голосом, особенно эффектно звучащим в ночных потемках.
Очарованные мягкими интонациями дамы с непривычки едва не полегли в снег. Вразнобой они пожелали доброго утра, спокойной ночи и крепкого здравия. И никто не заметил, что Рендел опирался не на трость, а на длинную прокопченную кочергу из участка стражей. Да и лицо господина Торна, мягко говоря, требовало некоторой ретуши.
Клементина оценила печальный вид в полной мере. Безжалостный свет потолочной люстры ничего не скрывал. От изумления тетушка осела на дорожный сундук и открыла рот, силясь выдавить звук.
В любой непонятной ситуации слова из нее лились бурным потоком, цветистые и сочные. В этот раз ситуация была понятна, но до такой степени абсурдна, что госпожу Вудсток покинул дар речи. Впервые на моей памяти.
– Отстаивали семейную честь, – коротко пояснила я и стянула плащ, не дождавшись помощи от мужчин.
У престарелого защитника семьи руки были в саже, и он, оставив черный мазок, тихонечко обтер одну ладонь о пальто.
– Трость пала в неравной схватке со столом, – пояснила я. – Стол тоже пал. Штраф неизвестен.
Тетушка в немом вопросе бессильно указала руками на Филиппа.
– Ты сама говорила, что нашу репутацию в Энтиле уже не испортишь. А господину Торну очень надо смыть следы героической битвы, – с желчью прокомментировала я.
– И переодеться, – тихо добавил тот.
– Умыться и переодеться. Какое счастье, что для визитов он берет с собой сундук сменной одежды. Правда, господин Торн?
К своей чести, муж предпочел проглотить шпильку, а когда в ванной комнате снял пальто, стало очевидным, отчего ему не хотелось расстегиваться в холле. На рубашке не осталось ни одной пуговицы. Она разъезжалась в разные стороны и демонстрировала обнаженный торс, способный довести любую женщину до неуместного богохульства против развода. Никогда еще моя сила воли не подвергалась такому испытанию!
Я сломалась: буркнула себе под нос, что принесу целенькую рубашку, и обратилась в позорное бегство. По первому этажу из кухни неслось ворчание Клементины. Она отчитывала Рендела, но без привычного огонька. Может, выяснила причину массового побоища, доведшего дядьку до прокопченной кочерги?
К Филиппу я возвращалась с первой же вытащенной из сундука рубашкой. Оказалось, что, не глядя, схватила исподнюю сорочку со шнуровкой на вороте, но копаться в вещах мужа постеснялась.
Полуобнаженный Филипп вытирал мягкой салфеткой умытое лицо и, задев губы, поморщился от боли.
– Давай обработаем рану, – предложила я, передавая рубашку.
– К утру заживет. – Он быстро оделся, замер и посмотрел на меня. – Пожалуй, ты права. Стоит обработать.
Скрестив руки на груди, он сидел на краю медной ванны с высокими бортиками и с вежливым интересом следил за суматошными приготовлениями. Ноги у него были какие-то очень длинные. Все время натыкалась, пока искала, куда Клементина засунула плетеную коробку с лекарскими эликсирами. Не понимаю, каким образом мой муж умудрялся заполнить собой абсолютно все пустое пространство. Как вода, право слово.
Намочив уголок салфетки в заживляющем снадобье, я предупредила: