– Да, еще как, врагами расстались.
– А почему, скажешь?
Девушка помялась, решая, стоит ли открывать тайну подружки. Но столь велико в ней было ликование, предвкушение безоблачного будущего – какие могут быть секреты от жениха! – что она рассказала:
– Нравился ты ей очень!
– Правда? А я и не знал…Рыжая-бесстыжая…
– А она первая тебя и рассмотрела. Помню, потащила меня к кузнице твоей. Разглядывать!
– Что меня разглядывать? – захохотал Григорий, и его белые хищные зубы сверкнули в закатном свете. – Да ты на меня раньше зыркала, когда помогал я вам с санями.
– Я боялась, глаза отводила.
– А я думал, в гляделки играла. Пугливая ты моя.
Смотрины Гришиной избы и правда чуть не закончились конфузом. Анна хваталась за сердце: полы грязные, лавки, столы, занавески-полотенца ветхие – все, что старый кузнец за старостью не взял с собой, осталось Григорию.
– А паутина по углам! А сор! А утварь дырявая! Как же дочку сюда отпускать! – Мать хваталась за голову.
Кузнец виновато вздыхал:
– Не до того было, работал день-ночь. А тут забыл, закрутился. Все сделаю!
– Нет уж, зятек будущий. Я сама, хоть поперек обычаю пойду… У вас с Аксиньей моей все через одно сраное место!
Аксинья за всеми последними треволнениями забыла про Глафиру: «Стыдобушка, бабка болеет, я даже не заглядываю». Знахарка бодро копошилась в своем огородике, удивив девушку здоровым видом.
– Баба Глаша, здравствуй!
– Здравствуй, вспомнила про старуху.
– Ты прости меня, у меня такое творилось!..
– Да слыхала, слыхала… Давай рассказывай, скоро ли свадьба?
– Скоро, я от счастья сама не своя. Не верила, что сбудется.