Ведьмины тропы

22
18
20
22
24
26
28
30

Степан слышал, в спину Еремеевна говорила про мальчонку: то ли мал, то ли пакостен, сотворит еще что. Но уже не слушал. Голова его забита была иным.

* * *

На тобольской ярмарке много лет назад Степан вел торг за сорок сороков соболей и лисиц. Хитрый промышленник заломил большую цену, договориться не вышло. «Упрямец ты! А гляди, что покажу». – Степана провели через вереницу сараев и клетей, он хватанулся уже за саблю и пожалел, что не взял с собой пару казачков. Но, увидев то, что хранилось в большом сундуке промышленника, присвистнул.

Торг так и не удался: Максим Яковлевич всегда соблюдал выгоду, и сыновья следом за ним не тратили зря накопленные богатства. Соболей можно купить у местных, выменяв их на утварь. Но длинные желтые зубы, что лежали в сундуке, были чем-то неведомым и потому ценным. Какому дьяволу они принадлежали, тот промышленник не знал.

Позже старик-вогул рассказывал Степану: мол, во глубинах земли живет огромная крыса, она слепа и боится солнца. В детстве видал чудище, что вздымало поле и обращало его в горы, испугался и убежал. Потом, через много дней, вогул вернулся на то место, нашел кости и длинные зубы.

Еще говорил, что подземная крыса, ежели почует воздух, увидит свет дневной, сразу и умрет. Оттого так часто находят чудищ по берегам рек. В иных местах находят целые туши в вековом льде – да нужны только зубы.

Называют сию крысу мамот, иль мамонт. Мясо ее отдают собакам. Зато зубы, молочно-желтые, боле двух аршинов в длину, загнутые, точно хитроумные сабли, дело иное. Вогулы и иные сибирские народы вырезают из них своих божков, рукояти ножей да прочую мелочь.

Старик отдал мамотов зуб Степану. Тот не пожалел медных котлов, топоров и иных полезных вещиц для старика, отблагодарил честь по чести. И попросил пустить слух: ежели кто нашел похожий, пусть ждет Степана и его людишек.

Чуял, что дело непростое. И верно: немецкие купцы зело ценили рог, отдавали за него сколько попросишь. На севере издавна торговали рыбьим зубом[92], он и сам видал вещицы из него: ларцы, статуйки, короба для горького зелья[93]. Мамотовы зубы для немцев еще важней. И много дороже.

В длинных, вкопанных в земляной пол сундуках хранился мамотов рог, надежа вымеска Степана Строганова.

* * *

«Хитрый бес», – тут же подумал Степан, встретившись глазами с архангелогородцем. Высокий, с белыми, выгоревшими на солнце волосами и колпаком на самой макушке, Викентий Пятигуз со своими людьми явился ближе к закату, хотя уговор шел об утреннем времени.

Архангельск основан был при Иване Грозном (Степану вдалбливали сие в детстве не раз и не два). И главное назначенье его – торговля с иноземцами. Немецкие, аглицкие, голландские торговые гости приставали каждое лето к берегу. В прошлом году, сказывали, было пять десятков кораблей. На летней ярмарке иноземцы продавали сукно, олово, свинец да железо, мушкеты, сукна, каменья, лимоны, благовония. Закупали, нагружая большие корабли, кожи, зерно, сало, мягкую рухлядь, икру, смолу, деготь. И за все отдавали немалые деньги в русскую казну. Строгановы имели своих людишек на архангелогородских торгах, но Степан там не бывал, о чем жалел сейчас, глядя на гостя.

– Ишь как устроился! Цистый правитель, – говорил Викентий, и Степан понимал его через слово.

Гость обшаривал глазами заимку – большой дом, пристроенные клети, сараи, избы, лепившиеся чуть поодаль у тына; две дюжины жеребцов.

– А у вас что ж, от немцев теснота да бедность? – не сдержал ехидство Степан.

– У нас сребро от немцины. Показывай товар, – не оценил шутки архангелогородец.

Степан кивнул и повел его в укромные клети, где хранился мамонтов рог и мягкая рухлядь. Архангелогородец шел медленно, озирался, занимал его пустыми рассказами о сплаве по Каме и непотребных домах в Соли Камской.

– Батюшка, – пискнуло что-то крохотное, и за его спиной раздался топоток.

Феодорушка – отцова кровь – вовсе не боялась оказаться под его огромными сапожищами, догнала, схватила за порты и дергала, дергала, точно щенок матерого медведя. Вот чудо чудное.

– Батюшка, батюшка, – повторяла она, и темные глазки поблескивали.

Гость замер рядом – без сомнения, ухмылялся в белые усы. Где видано, чтобы малое дитя столько воли имело. Да еще дочка. Длинен волос – ум короток.