Служилые искали потаенные книги, сушеных лягушек, загадочные зелья. Да только не было ничего – ни в солекамских хоромах, ни здесь, на лесной заимке. Умаялись за весь день и ушли не солоно хлебавши. Анна не дала и миски каши: много чести для разорителей.
А потом, поздним вечером, когда стрельцы уехали из заимки и псы долго бежали им вослед, кусали коней за тощие ноги, Анна пошла к высокой сосне, что росла на берегу, склонилась, поглядела внимательно – никто не рыл, ничего не нашел.
Спрятала его как надобно: по вечерней тьме выкопала в снегу, выдолбила в стылой землице ямину, сундук с черной книгой закопала, сверху запорошила, лапами хвойными укрыла.
Пусть Аксиньины тайны будут здесь, подальше от дотошных людей из губной избы.
7. Сердобольные
Сердобольные набросали свежей соломы, поставили корыто для нечистых дел, давали всякий день миску горячей похлебки и хлеб. Не забрали зимнюю одежу и одеяло, слова худого не сказали. Знают стражники, кто она. Строгановская ёнда…
Холод и сырость заползали, подобно змеям, за пазуху, елозили по коже, остужали гордость и силу духа. Она словно обращалась в нечто полуживое и представляла лишь часть себя, худшую, неизвестно для чего живущую на белом свете. Проклинала слабую плоть, горела в огне и тряслась в ознобе, потом приходило ночное забытье и начиналось все вновь…
Да отчего ж нет ей жизни, нет радости, нет покоя? Сквозь ледяные метели и огненные трубы проходила она, падала и поднималась. Но оказаться в узкой темнице с крохотным окошком, безо всякой надежды на будущее… Здесь любая бы думала о худом, и сколь ни пыталась Аксинья окунаться в память о дочках, о прошлом, о доме, всякий раз приходила обратно.
Она молилась. Днями и ночами повторяла мудрые слова, обращенные к Богородице, к Анастасии Узорешительнице[56]. Может ли обвиненная в колдовстве и убийстве просить о заступничестве? В груди стучало: да. Молилась вновь, напоминала себе о смирении и покорности.
Сама выбрала путь в темницу, не бежала в сибирские земли, в один из отдаленных строгановских острожков, как бы сделала всякая умная.
Не бежала.
Сказала юродивая ждать погибель – она и ждала. Так что ж теперь сетовать о несодеянном, рыдать без слез и грызть стены…
Никого не пускали. Да и хотел ли кто к ней явиться?
Даже сны не приходили к ней. Не летала длиннокрылой птицей, не гладила волка по светлой шкуре. Как являлась тьма, Аксинья проваливалась в бездонный колодец и лишь там обретала забвение.
«Велика земля русская да богата», – говорилось в сказках Еремеевны, а Нютка о том вовсе не думала. Знала родную деревушку, знала шумный городок под названием Соль Камская, а боле ничего не ведала.
Оказалось, что столько лесов и полей, укутанных снегом, столько малых да больших деревень – и в каждой избы, люди, лошади, собаки бранливые. Нютка дивилась и в дороге забывала о том, куда едет да зачем.
На пороге отцова дома она рыдала, по дюжине раз обнимала Еремеевну, испуганного суетой Потеху, Лукерью и ее сынка, Игнашку, Дуню с Маней, решала остаться, кричала: «Снимите с саней мои сундуки», смеялась над собственной глупостью и, вспомнив о матери, принималась плакать еще горше.
Конец маете положил братец Митя.
– На людей поглядишь, себя покажешь. Решили все, сестрица, что ж ты как дитя малое?
Нютка тут же устыдилась, обняла любимых, посидела перед дорогой, пожалела, что не ущипнет за нос сестрицу Феодорушку, зря ее отправили на заимку. Еремеевна всучила ей корзину, прикрытую льняной тряпицей, – оттуда шел сдобный запах, и у Нютки тут же потекли слюни.
ebooksa