Прошлым вечером с поклоном пришел к нему Георгий Заяц. Прихожанин исправно выполнял обязанности алтынника, вносил пожертвования, готов был последнее отнять ради храма и сирых. Отец Евод сочувствовал ему и как пастырь, и как обычный человек. Тягостно потерять старшего сына, после коего остались вдова и дети.
– Дозволь на Таисии жениться. – Калечная губа Георгия тряслась, и отец Евод воззрился на лик Божьего сына. – Время горестей прошло. Вдове защитник нужен, а я… Стар пенек, да крепок, – захихикал, но устыдился, прикрыл рот.
До отца Евода давно доходили слухи о распутстве, что творилось в доме Георгия, о том, что сын сбежал неспроста, – в деревне такого не утаишь. Но, глядя в чистые глаза алтарника, не верил он в грязные сплетни. Кому, как не исповеднику, знать о разнице меж помыслами и делами.
– Надобно о душе думать, а не плоть тешить, – уста Евода, казалось, раззевались сами. – Невестка твоя молода, иного мужа найдет. А заботиться о ней и внуках – счастье твое. Ты же о другом думаешь, как возлежать с ней, как… Тьфу!
– Грешен, – склонил седую патлатую голову Георгий. – Надобно мне жениться. Младший сынишка от меня зачат. Прости, батюшка, в беспамятстве был… Каяться до конца дней. – Он упал на земляной пол, истоптанный еловчанами. И залился слезами, точно малое дитя, что надеется вымолить прощение.
Не сдерживался боле отец Евод, все сказал паскуднику, навсегда отлучил от благих обязанностей алтарника. И епитимью наложил – год поста, по сто поклонов каждый вечер.
Но как ни изрыгал пламя словесное – прелюбодеяние, да с кем? с невесткой! – как ни сулил геенну огненную, знал скорбное: надобно брак разрешить. Иначе паскудство будет твориться дальше, и силы отец Евод потеряет немереные, пытаясь достучаться до греховодников. А ежели разрешить храм получит верного жертвователя, что готов будет последнюю рубаху снять. Все для благой цели.
Свобода пермских да усольских земель приводила его в оторопь, хоть и прожил здесь немало лет. Смотрели без особой ярости на девок, что теряли честь. Женку за измену наказывали сурово, лишь когда застали ее с полюбовником. А все, что сохранялось в тайне, – словно его и не было.
Грешен человек, суетен. Дьявол всегда готов низвергнуть его с пути благостного, как Адама и Еву. И каждого надобно направить, донести до ума и сердца слово Божие, защитить от прелестных речей.
Грешен человек…
И отец Евод не исключенье.
Надобно смириться и молиться за грешницу Аксинью, за душу ее маетную. Дела творила нечестивые, со Строгановым во грехе жила, снадобья варила, гордыней объята… А вспоминает отец Евод зелье, коим вылечила его, синие глаза ее дочери, Сусанны.
А еще – костер высокий, и крики яростные, и руки, что на глазах его превращаются в печеное мясо да потом в угли…
Отец Евод шепчет: «Господи, помилуй ее грешную», и влага течет по лицу.
Смириться не можно.
Надобно сани да жеребцов побыстрее – у Георгия Зайца и взять. Не оскудеет пакостник.
Всякий раз неистовая благодарность поднималась в душе отца Евода. Он останавливался подле собора, созерцал купола златые, крест, устремляющийся ввысь. Перехватывало дыхание от осознания скудности человеческой жизни, величия Божьего. Оттого, что храм сотворен руками человеческими, но Он присутствует в доме, казалось слияние полным.
Свято-Троицкий собор – сердце Соли Камской, и возле него всегда оживленно. Не раз и не два толкали отца Евода вечно спешившие куда-то купцы да служилые. Мужики кланялись испуганно, узрев рясу, он крестил их, а те исчезали в пестрой толпе, подхваченные людским водоворотом.
«Соль Камский городок – Москвы уголок», – услыхал он однажды. Улыбнулся, вспомнив великолепные палаты Кремля, храмы на тьмы прихожан – муравейник, благословленный Богом. Но сейчас и он отдавал должное богатству Соль Камского города, трудолюбию обитателей его и златоглавию храмов.
Наконец отец Евод сбросил благостное оцепенение. В зимние месяцы службы велись в Зимнем соборе имени Стефана Великопермского, святого, что крестил местные народы и вел их к слову Божию за руки.
ebooksa