– Тише. Не смей произносить это вслух. Он не настолько глуп, чтобы соглашаться на такое.
Сидя за пианино на своей стороне «Молдавии», правой рукой я поднял абажур лампы, которую сломал вечером накануне.
– Он вообще понимает, что творит? – прошипел первый голос.
– Кроме того, что устраивает катастрофу? – усмехнулся другой.
Не обращая внимания на этот дурацкий шепот, кончиками пальцев, облаченных в черные перчатки, я коснулся тонких клавиш.
Я не мог сыграть «К Элизе», но прекрасно помнил приятное покалывание в груди, когда моя рука касалась изящных пальцев Стефани, и как, глядя друг другу в глаза, мы играли жутко некрасивую музыку.
И вот я уже в сотый раз за несколько минут безнадежно теряюсь в мыслях о ней, наивно цепляясь за призрачные мгновения, проведенные вместе.
– Он ни за что не пойдет на это, если понимает, что все закончится катастрофой, – прошипел более глубокий голос, слова которого значили для меня больше, чем слова его спутниц.
– Но зачем он садится за пианино?
– Он хочет играть. Или сбежать.
– А я все-таки думаю, что он достаточно умен, чтобы понимать, что у него не получится это сделать. – И снова в моей голове пролетели воспоминания о прошлой ночи.
Она и я. Мы были так близки. Опьяненный ее близостью, я умирал от соблазнительных слов и невероятной красоты, растворяясь в ее ангельском голосе. Я не мог устоять перед Стефани и жаждал большего. Намного большего.
Хотелось ли мне прикоснуться так к кому-то еще?
Закрыв глаза, я абстрагировался от черно-белых клавиш величественного пианино, но никак не мог отделаться от зловещего шепота и тикающих часов, которые, как и остальные вещи, которые я сломал прошлой ночью, теперь работали.
– Ну, допустим. Ты намерена его остановить?
– Мы. Конечно же, мы вместе.
Вот почему большинство написанных мною музыкальных произведений хранилось на стороне Армандов.
Я всегда сочинял там. Только в этом месте отвратительные чудовища не могли до меня добраться.
– Дорогая Злоба, – прошипел более мягкий из двух голосов. – Ты слышала, как он только что тебя назвал?
– О, Зависть, моя милая, – ответил второй, более хриплый голос. – Мы же обе знаем, что из нас двоих он всегда презирал только тебя.