Земля, как оказалось, уже остыла, нежиться на добром солнышке не получалось. Переселенцы встали, собрали разнородный багаж и двинулись дальше. Без песен, без смешков и прибауток. Впереди стелилась равнодушная бескрайность, аккуратно расчерченная напополам старательным перекати-полем. Ни верблюда, ни отары, ни захудалого поселения. Только изредка вскакивал поодаль столбиком суслик, любопытно прислушивался к незнакомым человеческим звукам, прижимал уши к чуткой голове и нырял в норку рассказывать соплеменникам о нашествии двуногих.
Арсений брел, не отрывая взгляда от горизонта. Справа танцевали вальс облака, тень от их пышных нарядов бежала по степи, прикрывая сопки сиреневой поземкой. Слева разлилась беспечная лазурь, сбрызнутая слепившим золотом. Как будто две разные картины. Впереди с обеих сторон, а теперь уже и сзади ни колышка, ни тропинки, ни деревца. Огромное заповедное полотно из зазеркалья. Одна сторона желтая, другая – голубая. И непонятно, какое настоящее, а какое – лишь отражение. Как можно идти в горизонт? Просто в линию, в дымку, в пунктир без опознавательных вех? Разве у такой дороги может случиться конец?
Но отряд неуклонно двигался именно к горизонту, огибая холмы и не сворачивая вбок в поисках пристанища. Как будто корабль отдал швартовы и отправился в океан.
– А здесь волки есть? – спросил пацан лет двенадцати у взрослых, услышав дальний, растворенный в ветре вой.
– Нет, – отмахнулся Ерофеев и пониже надвинул фуражку.
– Конечно, есть, – веско заявил инженер, – где же им еще быть, как не здесь?
– Разговорчики в строю! – Конвоиру не понравилось, что его авторитет подвергся сомнению.
– Товарищ Ерофеев, – громко закричала Белозерова, стараясь обогнать порыв ветра, чтобы не схватил и не унес ее фразу, не начал выставлять на посмешище перед тучами и пожухлой травой, – товарищ Ерофеев, а вы уверены в правильности выбранного направления?
– И то, – подхватил до этого молчавший кондитер, – в лесу-то метки оставлять можно, а здесь ни пенька, ни колоды.
– Разговорчики в строю! – Кажется, у Ерофеева наблюдались проблемы с лексиконом.
Ноги стерлись в кровь, желудок свело, голодные спазмы стягивали живот и мешали идти. Солнечный диск устал ухмыляться и уплыл за облака. Никакого пристанища так и не высветилось в его прощальных лучах, никакого огонька не зажглось маячком в океане степи. Нежные сумерки надвигались со всех сторон, как стая оголодавших теней. Как такое могло быть, чтобы столь великая земля лежала никому не нужной? Это же сотни тонн зерна, десятки тысяч откормленных баранов или коров. Неужели никому нет дела до всех этих угодий? Или просто рук нет? Вот и привезли сюда эти долгожданные руки, чтобы обиходить заждавшуюся землю и прокормиться?
– Мы идем волкам на ужин, да? – зароптали, закопошились ссыльные. Древний и дремучий страх перед волками и незнакомыми ночными демонами победил робость перед властями. Все равно помирать.
– Давайте разожжем костер и заночуем.
– Из чего ты разожжешь костер? Дров-то нет. Одна трава.
Неуверенные усталые взгляды заскользили по гладкому вечернему покрывалу. М-да, дров нет. Мальчуган, спрашивавший про волков, метнулся вбок и притащил сухую пришлую корягу, второй нагнулся и выволок из-под спутанной травной гривы двупалую ветку. Все побросали разноперые пожитки и кинулись собирать по степи случайный хворост.
– Кизяки тащите, – пробурчал кондитер.
– Какие еще кизяки? – удивился незнакомому слову Арсений.
– Хоть какие: верблюжьи, конские, коровьи. Только не бараньи. – Он поднял голову на вопросительный присвист и пояснил: – Это засохшие каки, они хорошо горят.
– Каки? – Арсений так и не мог уразуметь.
– Навоз, понимаешь, вашсветлость, навоз, каки.