Сшитое сердце

– Если уйдешь завтра, Эухенио за тобой погонится. Будет преследовать твою маленькую Клару, которая притягивает его, как свет притягивает ночных насекомых. Не обольщайся, он заботится об этих несчастных только потому, что здесь твои дети. Ждет случая. Если ты останешься, случай, несомненно, представится. Но здесь мы с тобой вдвоем, мы с него глаз не спустим, а если уйдешь, то останешься одна, потому что я не брошу раненых. И потом… как бы не вспыхнула вся округа… Возможно, эта деревня – только начало, а в этих пещерах нас надвигающаяся война не достанет.

– Значит, Эухенио будет повсюду следовать за мной, как последовал за тобой сюда! Но почему бы ему не остаться рядом с тобой?

– Он больше не боится меня потерять, считает, что я теперь слишком медленно хожу.

Что-то хрустнуло в темноте, Фраскита быстро обернулась, всматриваясь в непроглядную ночь.

– Вокруг рыщет ужас, я чувствую это. Раньше со мной никогда такого не было. Чем-то веет в этих пещерах, откуда-то дует ветер… – прошептала она, не отрывая взгляда от темной массы деревьев.

– Это ветер войны, он поднимается с равнины, – отозвалась Бланка, наблюдая за напряженным лицом подруги.

– Это еще не все. Воспоминание о резне, страх, страдания, боль и прячущееся во тьме чудовище – все это мешается с воспоминаниями о Сантавеле. А эти молитвы так меня изнуряют… Прошлой ночью я видела, как нечто потустороннее склонилось над нами, я видела, как мертвые ласкали живых. Я боюсь уснуть, Бланка, боюсь снов. Мне все время снится лицо, которое я сшила. Мне кажется, сшивая его, я соединила края двух миров. Смерть рыщет вокруг нас.

Завывания горы

Раны Сальвадора не воспалились, ни одна муха их не тронула, и уже на следующее утро лицо было не таким распухшим.

Прочитав свои молитвы у изголовья каталонца, Фраскита склонилась над перекроенным ее стараниями неподвижным лицом. Глаза были закрыты – похоже, раненый спал. Она с удовлетворением разглядывала свое творение. Приятно было видеть, что раны подсыхают, затягиваются корочками, спадает отек. Черты уже становились узнаваемыми. “Они такие красивые, когда спят”, – подумала она, возвращаясь к Бланке, стоявшей у входа в большую пещеру.

– Мужчины все провоняли так, что и бояться уже забываешь! – сказала повитуха, вытаскивая наружу загаженные одеяла. – Со вчерашнего дня ходят под себя. Я все углы обшарила, искала, во что их переодеть, но эти парни тут, похоже, мылись, не раздеваясь. Ничего не нашла, вот и стираю, что могу. Хорошая новость: двое уже на ногах. Но они недостаточно окрепли и не смогут вынести наружу своих товарищей. Что же касается трупов, их здесь больше нет, об этом позаботился Эухенио. Ему не удалось взвалить их на своего коня, и он позаимствовал твою тележку. Но мертвяки пахли не так сильно, как живые, даже дующий из глубины пещеры ветер не может разогнать эту вонь.

– Я не знаю молитвы, которая помешала бы им смердеть. Придется нам к этому привыкнуть, – ответила моя мать, не замечая, что улыбается.

– Улыбаешься? Тогда не входи туда, не то быстро загрустишь! Займись сначала теми двумя, что выползли наружу. Может, подцепят от тебя чуток твоей веселости. А меня тошнит при одной мысли, что надо возвращаться в эту дыру. Хоть бы Мануэль поскорее вернулся!

Решено было, что старая повитуха спустится в селение вместе с Кларой – несмотря на возражения врачевателя, упиравшего на то, что внизу девочке грозит опасность. По его словам, болезни доберутся до деревни скорее, чем войска, зараза слетится на место побоища подобно стервятникам и продолжит бойню, забирая в первую очередь самых молодых. Для того чтобы этого избежать, он и избавился уже от трех покойников.

– Среди этих камней их не похоронить! – вздохнул он. – Так что я просто оставил их внизу. И даже не поленился сложить костер! Жду, пока они все помрут, чтобы запалить его.

– Устроишь иллюминацию, и войска явятся сюда, как только займут деревню. Ты нашел способ сделать так, чтобы мертвые выдали живых! – проворчала Бланка.

– Теперь меня попрекают за мою доброту! – притворно пожаловался врачеватель.

Фраскита пристально посмотрела на него и повела в воздухе руками, надеясь напугать. Он тут же прекратил представление и ретировался, сославшись на дела. Возможно, этот человек, которого она взмахом рук может обратить в бегство, не так уж и опасен. Он боится войны, молитв и теней, убивает самых слабых и всегда на стороне победителей.

Мануэль появился в лагере один, никто не смог его сопровождать. Хуан сломал ногу, когда балкон мэрии обрушился, другие отправились рассказывать о победе народа над угнетателями, и он решил, что лучше не показывать никому из деревенских, где находится лагерь.

– Теперь их уже от храбрости не распирает, – вздыхал он. – Ходят, втянув головы, ждут удара, как собака, с перепугу цапнувшая хозяина. Ружья берут с неохотой и страхом. Песня могла бы их встряхнуть. Не хочешь отпустить с нами твою девочку, ту, что поет?