– Я даже не знаю, что такое мышцы, – ответила моя мать, вырванная из своих грез.
– Мышцы заставляют различные части тела двигаться. Сейчас они превращены в кашу, однако ты сумела отыскать их во всем этом месиве.
– Это как нитки – тянешь и смотришь, что получается. Я пробую – и понимаю.
– А что за молитвы ты произносишь?
– Такое не объяснишь. Я должна сохранить эти молитвы. Найди мне яйца и посуду, чтобы сварить их.
– Ты хочешь есть?
– Нет. И угли раздуй!
Эухенио понял, что на этот раз больше ничего не узнает. Он отложил перо, сходил за оставшимися в его корзине с продовольствием двумя яйцами и чугунным котелком, а потом, наблюдая за швеей, когда она приступила к
Но стоило его перу заскрипеть по бумаге, как у него вдруг закружилась голова, и он в беспамятстве рухнул на пол пещеры.
Под утро совместное действие молитв швеи и снадобий Эухенио стало потихоньку рассеиваться и Сальвадор застонал. Когда швея делала последний стежок рядом с верхней губой, раздутое лиловое веко на одном глазу дрогнуло. Фраскита улыбнулась раненому, убрала иглы и, перешагнув через все еще распростертого на полу врачевателя, вышла из пещеры и поспешила к детям.
Она улеглась рядом с ними в пещере, где устроила их Бланка. Педро успел расписать мелом каменные стены – там появилось большое доброе лицо, под которым они с сестрой и спали. Беззубый ангел стерег их сон.
Через несколько часов Фраскиту растолкал Эухенио, повсюду искавший свою записную книжку.
– Отдай мне ее! – взмолился он. – Если хочешь, можешь выдрать страницы, которые касаются тебя, только отдай. Ты не умеешь читать, тебе она ни к чему!
– Я не притрагивалась к твоей записной книжке.
– Когда я потерял сознание, то увидел, как рядом с тобой над лицом Сальвадора работают тени. Потом ты через меня перешагнула, и что-то схватило книжку, которую я держал в руке. Мне это приснилось?
– Я видела только свою работу. Ни теней, ни демонов, ни записной книжки. Только человека, которого надо было зашить.
– Убирайся прочь! – вмешалась Бланка, разбуженная криками Эухенио.
Врачеватель нехотя повиновался. С руками, обагренными чернилами, которые разлились, когда он упал, он прошел мимо Клары, пытавшейся посадить среди камней сорванные накануне цветы, заглянул в маленькую пещеру, где лежал Сальвадор, и рухнул на свою постель, устроенную в нескольких метрах оттуда.
Балкон
В поселке мятежные крестьяне очнулись после ночи убийств, будто после попойки: голова гудит, на душе тошно. При свете дня их революция окрасилась по-другому. Теперь невозможно было обманываться насчет вчерашней бойни. Пришло время считать павших, а вместе с тем и осознать цену своего бунта. Так много трупов, так много крови, так много пепла! Угли еще тлели. Вчерашней жертвенной и убийственной сплоченности как не бывало. Каждый искал на улицах своих погибших, выкрикивал их имена.