Горгона и генерал

22
18
20
22
24
26
28
30

— А тебе обязательно быть такой стервой? — вспылил он.

— Без штанов твой гнев не достаточно убедителен, — Гиацинта, криво улыбаясь, отсалютовала ему бокалом.

Трапп выбил из её руки этот бокал и, перевесившись через стол, попытался разглядеть во мраке её глаз хоть что-то человеческое.

— Ты можешь больше не ставить себе таких вилок? — бессильно спросил он. — Что было бы, если бы Антуан Верд погиб той ночью? Как бы ты потом жила?

— Ты думаешь, я не спрашивала себя об этом? — тихо спросила Гиацинта. — Ты думаешь, я хотела в это вмешиваться? Я была зла на тебя! Я говорила себе, пусть они убьют тебя!

— Так какого черта ты вмешалась? — закричал Трапп прямо в её близкое лицо.

Она попыталась оттолкнуть его от себя. Генерал не пошевелился.

— Я не хочу это обсуждать, — повторила горгона упрямо.

— Гиацинта!

— Иди к дьяволу, Бенедикт.

Он продолжал сверлить её взглядом, не позволяя отвернуть лицо, пока губы Гиацинты не дрогнули.

— В меня как будто кто-то вселился, — сказала она с омерзением. — Кто-то, заставивший написать эти записки — одну для тебя с приглашением в бордель. Другую для Розвелла. Я ждала тебя в той комнате, с ужасом опасаясь твоего появления. Я занималась той ночью с тобой любовью и каждую минуту боялась за Антуана! Но не могла перестать целовать тебя. Я ненавижу тебя, — выплюнула Гиацинта зло.

И тогда Трапп поцеловал её, прямо в эпицентр этой злости, в подрагивающие от отвращения губы, в соль, которая их разъедала. Она пахла вином и обидой, попыталась увернуться, и Трапп на последних крохах самообладания отступил, вдруг испугавшись, что про ненависть — это гематома серьезно. Зашипев от негодования, она ухватила его за волосы и укусила за подбородок, а потом прижалась губами к его губам, принуждая их разомкнуться. Змеиным жалом вонзаясь в Траппа, Гиацинта распространяла свой яд по его венам. Он ощущал, как всё начинает пылать и жечь внутри, и рычание зарождалось в его горле. Вытряхнув гематому из её покрывала, Трапп подхватил её под попку, и она скрестила руки и ноги за его спиной, подставляя под поцелуи шею и ключицы. А потом обхватила его лицо ладонями, заставляя посмотреть в живые, сверкающие звездами глаза и, тихо улыбнувшись сквозь неуместные сейчас слезы, едва скользнула вниз, сливаясь с Траппом в единое целое. Короткими толчками пульсируя среди этой отравы, генерал ослеп и оглох, не отличая своего дыхания от дыхания Гиацинты. И мир взорвался вокруг, как будто их разнесло на части пушечным ударом.

— Я никогда не смогу понять тебя, Бенедикт, — умиротворенная Гиацинта раскинулась на кровати.

Потрясенный вспышкой собственного неистовства, Трапп пытался затопить её нежностью.

— Что на этот раз? — невнятно спросил он.

— Я живу с влюбленным в меня Шарлем. Вокруг ходит с матримониальными планами бывший король. И, как знать, какие намерения у короля действующего. А ты спокойно покидаешь столицу и в ус не дуешь. Разве великий генерал не должен бороться за свою женщину?

Трапп поднял голову, задумчиво разглядывая горгону.

У неё действительно был озадаченный вид.

— Терпеть не могу бороться за женщин, — признался он. — Совершенно не вижу в этом никакого смысла.