Усмешка перешла в смех.
– Дошло дело до представлений? Похоже, ты выхватила по полной программе. Тебя учили жить? Читали нотации? Надеюсь, ты не приняла ничего на свой счет? Что бы и кому бы моя мать ни говорила, это все равно адресовано мне. Даже если говорила она не со мной. Поэтому, если что, – не бери в голову, ладно?
Совершенно неосознанно протянул и легко тронул пальцами ее руку. Это был жест сочувствия человеку, в первый раз в жизни пережившему общение с Идой Ивановной Тобольцевой. А у Дуни совершенно по-девичьи зарозовели щеки. Она уставилась на его руку и произнесла тихо и не очень уверенно:
– Вообще-то… я ей там ответила не очень… ну, скажем… я сама от себя не ожидала. На самом деле мне страшно неудобно… – Дульсинея замялась, а потом единым духом выпалила: – Она решила, что Евдокия Лопухина – мой псевдоним, а я – девушка легкого поведения. В общем, я не могла ее разочаровать и вошла в роль. Вот.
Хорошо, что чайник с чаем и два куска – действительно! – красного торта принесли только теперь. А не на десять минут раньше, потому что тогда бы Ваня поперхнулся – либо чаем, либо тортом. А так свободно и легко расхохотался.
– Значит, вошла в роль? – улыбка с лица не желала сползать. – Угадай, о чем я сейчас вспомнил?
– О чем?
– О поставленном на счетчик брате, безвинно убиенном хомяке и о том, что я страшный человек!
Теперь звонко рассмеялась Дуня.
– Это был экстремальный случай, и организм мобилизовался!
– Могу себе представить… Что ты могла и не то сказать, войдя в роль. И уверяю тебя: ты доставила Идее Ивановне огромное удовольствие. Оправдала все ее ожидания о том, с кем я общаюсь.
– Ты меня успокоил, – пробормотала Дуня, помешивая ложкой чай. – Торт пробовать будешь?
– Буду, – Иван отломил ложкой кусок. – А ты думай пока над третьим вопросом.
Красный торт оказался вполне себе. Несмотря на цвет. Или – благодаря ему.
– М-м-м… Какая вкусная… Москва.
Дуня улыбнулась, но за свой торт приниматься не торопилась.
– Третий вопрос готов. Когда ты влюбился в первый раз? В детском саду? Или уже в школе?
Вопрос был явно шутливый. Задан с улыбкой. Но Тобольцев почему-то отложил ложку.
Конечно, мальчики влюбляются в девочек. Обычно так. Но в детском саду Ваню как-то миновала чаша сия. А потом у него появилась Лизка. Нет, он в нее не влюбился. Именно благодаря ей Ваня узнал многое о девочках. Например, о том, для чего нужны тампоны. Что одна грудь начинает расти раньше другой. И много чего другого, что предпочел бы тогда не знать и что его в те годы откровенно смущало. Сейчас-то – сейчас Тобольцев понимал, что когда складывается танцевальная пара, определенная степень близости – и эмоциональной, и физической – неизбежна. Вне зависимости от того, готов ты к ней или нет. Ваня готов не был. И эта плотная вынужденная близость с неплохой, в сущности, девочкой Лизой убила все романтичные мысли в сторону противоположного пола. Какая, в пень, романтика после фразы: «Ванька, ногу мне аккуратнее задирай, первый день». А потом, когда с танцами удалось распрощаться, – тогда романтику вытеснили гормоны.
Влюблялся ли Иван позже? Много раз. В лица перед объективом, и не только в лица – влюблялся иногда страстно. Секунд на двадцать. Ну, может, на пару минут. Горячо был влюблен в своего первого педагога – Юрия Валентиновича. Абсолютно асексуально. Как в человека и наставника. С огромной симпатией относился к Марине Рох и даже, наверное, был чуть-чуть, самую капельку влюблен – в ее сумасшедшую энергетику, мегапрофессионализм, отзывчивый характер, широкую улыбку и во все ее девяносто пять килограммов. Но это же не то. А что – то? И мы считаем только детский сад и школу? Потому что прямо в данный момент, кажется, что-то меняется. Кажется…
ebooksa