Театр тающих теней. Под знаком волка

22
18
20
22
24
26
28
30

— Спасибо за поленья! Они нам очень помогли. — Подбирает свою полупустую корзину. Собирается уходить. Оборачивается. — И передайте нашу бесконечную благодарность вашему зятю! Что помог найти нашу девочку в том аду.

Мать жены Йоханеса кивает.

— Всё передам. Он с того дня сам не свой.

— Все мы «не свои».

Пока обходила с утра деревни к северу от города, намерзлась. Опять не нашла. Ничего и никого. Дров так и нет.

Картина, которую муж в тот день намеревался продать Председателю Гильдии мясников и на вырученные деньги купить на зиму дрова, сгорела во время взрыва в мастерских. Как и другие его почти законченные картины. В старой мастерской, в мансарде дома, осталось лишь несколько набросков.

Добрые люди, Мария Тинс и другие, принесли из своих запасов поленьев, кто сколько смог. Этого хватает лишь растопить печь приготовить еду и немного раз в неделю прогреть старую кухню, чтобы выкупать детей. Но для наступающих декабрьских морозов этого недостаточно.

И что делать, как им всем пережить зиму, если не случится чудо, на которое теперь все ее надежды, она и не знает. Разве что кольцо отца с синим камнем и буквами ICE на его внутренней стороне продать. Но продать кольцо отца рука не поднимается. Вросло кольцо в натруженную руку, не снимается.

— Я учила Йонаса делать пис-пис! — с гордостью сообщает Анетта, встречая ее на пороге. — У него получилось!

Щегол Карл кричит, скачет по жердочке. Крошек для него сегодня нет. Чем птицу кормить?

Служанки тоже нет. И когда ей самой нужно уйти из дома, маленького Йонаса и больного мужа приходится оставлять на дочку. Анетта сама мала еще. Но делать нечего. Агате нужно и на рынок ходить, и в Гильдию Святого Луки по делам мужа наведываться, и по другим Гильдиям заказы искать.

— Всё получилось! Ты слышишь, мама! У нас всё получилось. — Анетта дергает ее за рукав.

— Да. Да. У вас получилось! Как же ты его учила?

— Сняла его штаны, подставила горшок и сказала: «Пис-пис»! Сначала он не понял, горшок отобрать хотел. Но я ему показала, что в горшок надо пис-пис. И он пописал! Штаны его теперь стирать не надо, — с гордостью докладывает девочка, показывая на корыто с грязным бельем, которое матери ночью впотьмах придется стирать в холодной воде.

Сколько оно в таком холоде будет сохнуть, одному богу известно. Может, завтра, когда ей придется растопить камин в большой комнате, потратив на это все оставшиеся поленья, и выстиранные вещи высохнут быстрее. Но до завтра еще нужно всё выстирать. Иначе нечем будет перестилать постель больного, и у Йона чистых штанишек не останется.

А как стирать, если от холода не гнутся пальцы. И осталось всего несколько свечей, которым не под силу осветить даже небольшую мастерскую в мансарде. Спать хочется так, что нет сил. Нет сил как хочется спать.

Но спать сегодня ей не придется. Только бы хватило свечей. Только бы не плакали во сне дети и больной не кричал от боли. Селедку придется оставить до завтра. В таком холоде с ней ничего не сделается.

Только бы руки не коченели. Только бы… Только бы… Только…

Щегол голодный кричит. Не успокоится. Крошек для него нет. Кормить нечем. Щегол кричит.

Агата подходит к жердочке. Долго возится с цепочкой, в темноте не видно. Чертыхается. Почти отрывает кольцо. Берет щегла и несет к двери. Раскрывает дверь и выбрасывает на улицу птицу. И захлопывает дверь.