Театр тающих теней. Под знаком волка

22
18
20
22
24
26
28
30

Маруська, проклиная тетку на чем свет стоит, достает из тайника под рассохшейся доской в полу «николашку» — золотой царский червонец и отправляет Савву в костюме к скупщику менять обратно на деньги. Савва понимает, что всё бесполезно, бессмысленная трата денег, Валентину на этой стадии туберкулеза уже не спасти. Хочет объяснить напрасность усилий Маруське, но, начав было объяснять логику течения туберкулезного процесса в организме, замолкает. Маруська тайком утирает рукавом слезы. Валька ей тетка, родной человек.

Скупщик, у которого они с Анной один из бриллиантов из колье графини меняли, за ценные вещи денег много берет, а в обратную сторону, когда ценности на деньги, мало отдает. Целого «николашки» на лекарства для Вальки не хватит.

Умирает рябая Валька мучительно.

Лицо осунулось. Такие лица — скулы, обтянутые серой кожей — Савва видел только на репродукциях «Притчи о слепых» Старшего Брейгеля. Губы обметаны сыпью — малярийная лихорадка то ли одновременно с чахоткой, то ли как одно из следствий. И кровь, всё время кровь на застиранных тряпках, которые Дора Абрамовна нарвала вместо платков.

По утрам Валька просыпается на пропитанной кровью подушке. И клянет себя. Клянет весь свет. Саму жизнь, которая привела ее к такому финалу, клянет.

— Кабы не война, не подалась бы ни в какой город, в продажные девки не пошла бы и племянницу свою родную Марью в не божье дело не вовлекла! В селе бы осталась, коз растила, козочек смерть как люблю… — бормочет Валька, не вдумываясь в странность словосочетания «смерть как люблю» на пороге смерти. —  Всё за грехи мои тепереча! Всё за грехи!

Уходящая «на промысел» Маруська кричит на тетку, чтоб не смела она такого говорить! Кричит и плачет, и снова кричит, вытирая потекший от слез свекольный румянец.

Валька умирает, хрипя и захлебываясь кровью. И Савва, оглушенный впервые случающейся на его глазах человеческой смертью — не расстрелом, который он видел из окна камеры, а именно смертью, — никак не может сам факт перехода из бытия в небытие принять.

Прошлой весной вдвоем с Анной они вытаскивали из большого дома, грузили на телегу и сбрасывали со скалы над обрывом тяжелое тело пытавшегося изнасиловать Анну матроса. Но тому Антипка в горло вцепился, и Анна еще выстрелила, матрос успел умереть до того, как Савва сбежал вниз, и тогда на его долю досталась только тяжесть трупа. Здесь же само неизбежное медленное, но неуклонное движение к смерти и миг перехода от жизни к ее отсутствию вызывает в нем одновременно ужас и мучительный интерес.

Хоронят Вальку тихо. Они втроем, да еще две подельницы, которых Савва не знает. Видел рядом с Маруськой и Валькой на их пятачке. Маруська намеревалась везти хоронить Вальку на сельский погост в селе Верхнем, но Дора Абрамовна отговорила. Убедила, что негоже близким видеть то, что осталось от Вальки, пусть запомнят ее живой.

Пока в их полуподвале лежит труп, женщины его обмывают, обряжают, вместе с Саввой кладут в самый дешевый гроб, какой смогли купить, он снова и снова вспоминает тяжелое тело матроса. Глаза Анны и то, как они вдвоем едва смогли загрузить труп на телегу, и после сталкивали со скалы… И понимает, что скучает по Анне, по девочкам, по имению, по книгам, по Антипке, который единожды спас его, не умеющего плавать. Вытащил из моря, а второй раз за него своей жизнью поплатился. И теперь он, Савва, жив, а Антипка нет. Странное чувство стыда накрывает Савву. Что он сам прятался с Лёнькой Серым в подвале, а волк за него был убит.

Слезы текут по лицу, будто спустя столько месяцев его догнало осознание собственной, едва не случившейся смерти и конечности жизни. И того, что жизнь для чего-то ему оставлена. Не для того же, чтоб «патреты» на набережной малевать.

И Маруське жизнь для чего-то дана и сохранена. Могла бы теперь вместо Вальки в гробу лежать. Вместе на продуваемом перекрестке день и ночь стояли, и чахотка могла и у ней случиться.

Но они живы. И относительно здоровы. А для чего?

В один из осенних вечеров, когда Савва заканчивает очередную «как на фотокарточке» мазню, мимо на извозчике проезжает знакомая женщина с кавалером из военных. Черные волосы, брошь в виде сердца. Смотрит на него, не отрывая глаз.

Уже скрываются за углом, когда Савва вспоминает, где ее видел.

Изольда. Одна из трех продажных женщин, с которыми он совокуплялся в воровской малине у Лёньки Серого.

От Маруськи он слышал, что Изольда, по жизни Зинка, не из «ихних». Вместе со всеми не работает. Сама по себе.

— И как только уживается? Ни товарок подсобить, ну… эта… подруг, то есть, помочь, в плохие дни подменить. Ни Доры Абрамовны нашей — как подхватить заразу не боится! Нас не жалует. Всё больше военных обслуживает.

День спустя туман застилает всю набережную. Маруську и оставшихся ее товарок забирают с перекрестка, Изольда-Зинка снова подъезжает на извозчике, останавливается, выходит.