— Пожалуй.
— А хотелось бы?
— Я не знаю. Когда я вернулся из Франции, я никак не мог понять, почему я остался в живых, а очень многие погибли. Какая-то часть меня тоже хотела умереть, потому что все время слышать в ушах их голоса, видеть перед глазами их последние мгновения — это бесконечно тяжело. Но теперь мне кажется, что кроме смерти должно быть что-то еще. Как будто, пока я на этой земле, у меня есть другое предназначение.
— Вы спасли нас.
— Нет. Вы сами себя спасли. Вы сделали бы все возможное, чтобы спасти Люси. А я просто оказался рядом в нужное время.
— Я убью его, — в ночной тишине мои слова звучат громче, чем хотелось бы, но я прекрасно понимаю, что говорю. — Господь свидетель, если он придет за мной и Люси и попробует сделать ей больно, я заберу ее, а его убью.
Джон молчит. Я думаю, вдруг моя откровенность ужаснула его, вдруг он не готов к той ярости, которая испепеляет меня.
Он наклоняется, целует меня в лоб и говорит мне на ухо:
— Он больше никогда не обидит вас.
Когда я просыпаюсь на следующее утро, Джона нет — медсестра говорит, что он ушел за едой и скоро вернется.
— Вы идете на поправку, — сообщает она мне. — Малышка тоже чувствует себя отлично. Скоро вас отпустят домой.
Я была так сосредоточена на выздоровлении, на том, что произойдет, если Том найдет нас, что совсем не думала о том, что будет дальше и куда мы отправимся после выписки из больницы. О тете Элис по-прежнему ничего не известно, а учитывая рассказ Джона и фотографии последствий урагана в газетах, о возвращении в Айломораду не может быть речи.
Но и в Ки-Уэст у нас тоже дороги нет, особенно если Том жив.
— К вам посетитель, — с округлившимися глазами объявляет медсестра. — Новый. Мужчина.
Сердце обрывается в груди.
— Он сказал, как его зовут?
— Говорит, что Мэтью.
Она возвращается в сопровождении мужчины, одетого в комбинезон и белую рубашку.
Я видела его в гостинице «Восход» и тотчас узнаю — он работал у тетушки администратором.
Скорбное выражение его лица и шляпа в руке объясняют мне все.