Июль. Летнее солнце обдирает небо до синевы, так что аж бетон гудит. Синяки у меня на голове прошли, но мне не хочется в парк с чуваками, кадрить девок, хочется просто сидеть дома. Чуваки поговаривают о поездке на карнавал, но я вообще не думаю об этом. Прошел почти месяц с тех пор, как на меня наехали, и могу сказать, что я стал каким-то другим. Теперь мысль о стычке с одним-двумя чуваками ничего для меня не значит. Чтобы убить меня, понадобится целая банда.
Зависаю на лестнице в доме Пучка, просиживаю там весь день, вокруг запах шмали и пота с какао-маслом, и голоса, новые рубашки-поло, солнечный свет на цепочках братвы, и глаза под темными очками. Мимо проходят две цыпочки в жилетах и платьицах в обтяжку, и я слышу, йо, зацени эту штучку, ничего себе задница. Пучок ей, извини, привет – весь такой любезный, донельзя довольный, птушта волосы только что уложили косичками, – можно тебя на пару слов? Братва смеется, когда он трусит назад, не получив номерок, потом всасывает воздух и говорит, она уже занята, и Мэйзи говорит, зуб даю, это кузина Риса, а Типок говорит, ну да, я вставлял ей прошлым летом, ага. Кто-то спрашивает, как насчет подружки? Не, подружка вообще никакая, говорит Пучок, совсем без жопы, а чуваку, знаешь, нельзя, когда без жопы – мультяшный смех, – он садится и закуривает косяк. Бутылочки «Черри-Би» и «Ализе» на грязных бетонных ступенях. Мэйзи включает бит на своей мобиле, и я начинаю чеканить:
И чуваки такие, йо, ты уделал этот бит. Слай говорит, Снупз такой чувак. Потом я выпиваю бутылку в одно рыло, меня дико штырит, кажется, я могу навалять целому району. Я даже не помню, как отрубился, но просыпаюсь на диване Мэйзи, с ломотой в спине и наковальней в голове, кровь молотом стучит в висках, и я думаю, что мне надо как следует выспаться.
Учитывая все дерьмо, что я наделал людям, я легко отделался; меня ведь даже не почикали – это меня реально удивило. То есть это же давно назревало, это было фактически неизбежно. Просто такова реальность: как только ты стал творить всю эту ебанину на дороге, дело не в том, что ты получишь кармическим бумерангом за что-то конкретное, типа, если ты пырнешь какого-нибудь типа, его брат или друганы придут и рассчитаются с тобой – то есть такое тоже бывает, но я о другом, – если ты ходишь и трясешь людей, ешь их и все такое, ты создаешь вокруг себя негативную энергию, которая притягивает к тебе всякую жесть. Такое случалось со всеми, кого я знаю, кто живет такой жизнью. Типа, если ты, к примеру, состоишь в банде и все время носишь ствол, в какой-то момент тебя ждут рамсы со случайным чуваком, который наставит ствол на тебя, захочет тебя грохнуть, случайный чувак – и все потому, что ты породил эту силу, которая сильнее всего, магнит, притягивающий к тебе всю эту тьму, отражающую твой собственный образ жизни. Так что, в конечном счете, я считаю, что легко отделался. Я легко отделался – со мной не случилось ничего такого серьезного. Но, сказать по правде, меня ужасно угнетала потеря моих клевых грилзов.
Спать на диване у Мэйзи уже невмоготу. Мне нужно по-нормальному вытянуться, а не лежать, скрючившись, и я решаю опять пойти в Вестбурн, к родителям. Я уверен, что мама разрешит мне остаться на несколько дней, если я скажу ей, что в сентябре намерен продолжать учебу в универе. Я беру с собой перо, птушта знаю, что, проходя мимо станции «Вестбурн-парк», я буду думать о том, как первый раз пересекся с Крутым Флюидом, и меня захлестнет жажда мести, и снова скрутит живот, как всякий раз, когда я думаю об этом, и я буду высматривать любого из тех чуваков, кто наехал на меня. И если увижу их – это должно быть прилюдно, без разговоров, без мыслей, – сразу порву в клочья. Я заранее скручиваю пару косяков, чтобы спокойно выкурить перед сном, не привлекая внимание родителей. Поскольку синяки уже прошли, не придется отвечать на дурацкие вопросы. Так или иначе, домой я прихожу после полуночи, когда отец с мамой уже спят.
Я сплю на своей старой кровати, на свежих простынях, пахнущих другим временем, в пространстве, достаточном, чтобы вытянуть ноги. Но на следующий день я решаю уйти, птушта утром мама говорит мне, что ночью я орал, как бешеный, кричал черт знает что и ругался. Ты такое говорил, что я не могу повторить, говорит она, казалось, ты дерешься с кем-то. Она говорит, что прибежала ко мне в комнату и увидела, что я лежу в постели и ору. И она не смогла разбудить меня.
Красный великан
Когда убиваешь осу, она выпускает феромон, посылающий послание другим осам, что одну из них убили. Это сигнал другим осам, чтобы они атаковали врага. Это нам говорит дубак перед тем, как запирает наши камеры на день, так что, если мы убьем осу, нужно постараться выбросить ее в окно или смыть в толчке. Иначе налетят осы и будут вас жалить, говорит он и захлопывает дверь.
Сейчас август, и мои летние каникулы перед последним годом в универе проходят за решеткой. Лето для меня – это просто кусочек выжженного солнцем неба за окном камеры. Единственное, что нам достается от лета по полной программе, это осы и жара.
В июле меня наконец вызвали в суд по той драке в метро полтора с лишним года назад. Я встретил своего адвоката в первый день в Королевском суде Саутворка. Он был таким, типа, типичным персонажем английской судебной драмы: средних лет, холеный, румяный, полноватый, потеющий под париком. Он спросил, почему я просто не признал вину, сказал, свидетельств против меня предостаточно и что присяжные не будут на моей стороне, когда обвинение озвучит мои прошлые приводы. Он сказал, мне повезло, что меня еще не посадили, как положено. Мы стояли в коридоре, у зала суда, и он сказал, как жаль, что меня не могут просто выпороть.
Я рассмеялся.
То есть вы уже знаете, на что это похоже, вы были в Фелтеме, это вас не убило. Ума вам явно не занимать, но вам, возможно, придется париться на нарах. Читайте хорошие книги, добавил он.
«Преступление и наказание», сказал я.
Да, очень к месту, сказал он со смешком.
Или «Процесс», сказал я – мы незадолго до того читали его в универе.
Да, Кафку. Или, пожалуй, что-нибудь более покаянное, вроде «Путешествия пилигрима».
Или «Похождения повесы», сказал я, и он снова рассмеялся.
Я на самом деле слабо представлял, о чем «Похождения повесы», но знал, что это какая-то кондовая история про одного брателлу, жившего на широкую ногу, а в итоге все потерявшего и попавшего в тюрьму.
Мама с отцом были в отпуске в Италии, так что даже не узнали о моем процессе. Но Йинке я сообщил. Просто чувства – это такая паутина, в которую залетает твое сердце и не может выбраться. А затем приближается что-то большое и начинает медленно выедать тебя изнутри. После нескольких месяцев и нескольких писем мы снова стали встречаться. Когда я первый раз ее увидел через столько времени, мы пошли гулять в эту рощу в Хаунслоу. Я подарил ей розу, а потом пялил раком за деревом.
Каждый день я приходил в суд, одетый с иголочки. Надо понимать, как это работает, сейчас расскажу…