Я вздрогнул и открыл глаза. Надо мной стояла Скворцова, и глаза ее пылали праведным огнем.
– Деньги гони на поход! – выкрикнула она. – Три рубля, на питание!
Я отпрянул от громкой девицы. Потом дошло – речь шла о каком-то дурацком походе. Как же, им надо было обязательно отметить важнейшее событие – годовщину революции – бодрыми песнями у костра. Активисты и комсомольцы, душу их мать.
– Я… Не собираюсь идти, – вяло пробурчал я, – у меня другие планы на праздники.
Скворцова гневно сверкнула глазами:
– А когда голосовали? У тебя планов не было?
Ну все понятно! Я спал и пропустил голосование. И вот теперь влип.
Нет, я еще пытался вяло отбрехнуться, но Скворцова меня не слушала. Пришлось вытащить из кармана последнюю трешку, которую мне было безумно жаль. «Да и черт с ней, – подумал я, – и с трешкой, и с этой Скворцовой! Пусть подавится. В конце концов, нервы дороже. А в поход я, естественно, не пойду. Мне отвратительна эта сопливая романтика с продувными палатками, сортиром под елкой, запахом пригоревшей перловки и комсомольскими песнями под расстроенную гитару. И вообще я люблю комфорт и теплый сортир».
Собрание закончилось, и все высыпали во двор. Парни смолили, девчонки обсуждали предстоящий поход. «Неужели все они хотят идти в холодный лес? – ужаснулся я. – Неужели я такой один сибарит и любитель комфорта?» Для себя я уже все решил и, попрощавшись, поехал домой.
Но в поход пришлось идти – случился очередной скандал с матерью, как всегда, безобразный, что для нас с ней давно перестало быть редкостью. И в тот же вечер мне позвонила Скворцова. Жалобным голосом, совершенно несвойственным ей, она умоляла меня помочь ей в подготовке к походу – закупить тушенку и крупы, кофе и чай и прочую ерунду. Я хотел было отказаться, но, злорадно взглянув на мать, согласился. Уж очень хотелось исчезнуть из дома.
Продукты мы закупали через несколько дней, и тогда Ирка Скворцова мне не казалась уже таким уж монстром – обычная и даже очень симпатичная девчонка без всяких там прибамбасов.
Смешно, но я втянулся в подготовительный процесс, и мы созванивались со Скворцовой теперь уже раз пять на дню. В назначенный час я ждал Скворцову у подъезда ее дома на Сретенке. Дом, огромный, монументальный, важный, меня не сразил – я и сам был профессорским внуком и жил в похожем.
Ирка, выскочив из подъезда, вдруг чмокнула меня в щеку:
– Привет, Ковалев!
Я обалдел. Теперь я смотрел на нее другими глазами.
На Курском вокзале нас собралось со всего потока человек двадцать – больше дураков не нашлось. Погодка не радовала – понятно, начало ноября. Моросил колкий дождик и набирал сил холодный, злой, пронизывающий ветер. Со станции мы шли довольно долго, часа два, и наконец выбрали место на берегу реки, под кривоватыми соснами, и разбили наш лагерь.
Ирка с девчонками крутились вокруг костра, гремя алюминиевой посудой, собираясь готовить обед. Ну а мы с парнями принялись ставить палатки. Странно, но я очень старался выглядеть ловким, сильным, умелым. Я бросал короткие взгляды на Ирку и ловил ее ответные – тоже короткие и, как мне казалось, робкие, смущенные, но точно – заинтересованные.
Что сказать, я, лежебока, лентяй, привыкший к теплу и удобствам, ненавидящий любой экстрим в любом виде, чувствовал себя героем и мужиком. Этаким рыцарем без страха и упрека.
Той же ночью мы с Иркой отправились гулять в ночной лес. Было страшно холодно и совсем не романтично. Но нам было хорошо.
Я соорудил укрытие, что-то наподобие шалаша из еловых веток, и мы укрылись в нем от холода и дождя.