Парадокс Атласа

– Прости. Я не то хотел сказать. Разумеется, результат важен.

Но ведь это не было случайной оговоркой?

А может, и было.

– Суть в том, что ты, Тристан, полностью раскрыв в себе способности, добьешься и этого, и еще много чего. Узнаешь тайну основания самой вселенной. Ты не ограничен только моими догадками, – подчеркнуто добавил Атлас. – Ты волен строить собственные. Но сила, которой ты мог бы овладеть, ответы, которые мог бы получить…

У Тристана занемели руки.

– Мог бы? – Не нравилось ему это сослагательное наклонение. Оно много чего подразумевало, в том числе неприятную альтернативу.

Атлас одарил Тристана сочувственным взглядом.

– Понимаю, непростая задача, но она, будь уверен, не моя, Тристан. Это больше твои поиски…

– Вы все зовете меня по имени, – вдруг осознал Тристан, резко посмотрев на Атласа. – Остальных – по фамилиям.

Что-то еще не давало ему покоя. Какая-то мысль, озвученная голосом Каллума.

«Меня Блэйкли, конечно же, ненавидит. А тебя – любит».

Атлас, который за время беседы заметно оживился, вдруг притих.

– Тебя это волнует?

– Я вам нравлюсь.

Атлас немного помедлил в нерешительности, а потом напомнил:

– Говорю же, когда-то я был на твоем месте.

– Это на каком же? – напрямую спросил Тристан. – Венчурный инвестор? Будущий зять миллиардера? Жених девушки, которая спит с его лучшим другом? Так на каком же?

Атлас долго и пристально смотрел на него и наконец произнес:

– Ты и сам знаешь.

В голове у Тристана он раскопал образ отца. Нет, не просто образ, а память о том, как отец возвышался над сыном, держа его в своей тени. Это даже не воспоминание об отце, а резонанс волны одиночества, чувства неполноценности, всепроникающей и постоянной тоски. Когда надо ходить на цыпочках, боясь сделать неверный шаг, сломать что-нибудь, пробудить в отце зверя. Вызвать к жизни титана, властителя твоего счастья, умаляющего и так задавленное «Я». Тристан ощутил едкий привкус страха, уловил мысль, а вернее, порыв, внезапный импульс бежать. Паскудный и горький инстинкт: бей или беги. В груди полыхал гнев, сердце бешено колотилось. И этот страх, что гнев передался ему от отца. Что его собственная душа, как и душа отца, – с гнильцой.