Крах Атласа

Записанный каллиграфическим почерком Атласа ритуал посвящения, торжественно подчеркнутый, располагался ближе к концу страницы. Возможно, Атлас записал его много лет назад, когда еще был исследователем, занимал пост, который позже перейдет к Далтону, а потом и к Тристану. Либби коротко вздрогнула, осознав: когда-нибудь и Тристан возьмет в руки этот лист бумаги, сверится с руководством.

Однако вздрогнула не от страха. Из зависти, чувства собственничества.

«Роудс, – раздался в голове дразнящий голос Нико, – если тебе мало того, что есть, ты никогда не будешь довольна…»

Либби прочла заметки как можно быстрее, небрежнее, словно это поможет ей потом убедительней соврать, будто она не читала их вовсе. Она словно пропускала грязные моменты в дамском эротическом романе, который умыкнула из библиотеки; с чувством, что ее вот-вот застанут за непотребным действом, что дверь откроется, как раз когда она, затаив дыхание, дойдет до самого интересного.

Плохие новости для озабоченных подростков: даже если читать невнимательно, это не обеспечит железного алиби. Слова тянулись по странице, выписывая похожие на бурные всплески завитки, но содержимое ритуала было удивительно, даже устрашающе несложным. Как команда бежать блондинке, очень кстати не надевшей бюстгальтер, в ужастике.

Ровно настолько же оно было и бессмысленным. После первого прочтения стало ясно, что это никакой не свод инструкций, а просто письмо. Либби жадно просмотрела страницу еще раз, потом еще. Затем, чувствуя бабочек в самом низу живота, еще. Бросила взгляд на дверь читального зала, подумала и зло, будто поддавшись гормонам, решила: пусть ловят, если хотят.

Если у письма и было в начале что-то еще, Либби узнать не позволили. Оно стартовало примерно на середине мысли, а то и предложения:

…цель ритуала формально неизвестна, однако тонко мыслящие интеллектуалы (я) могут догадаться. Это не оригинальный ритуал, ведь такое попросту невозможно, учитывая, что о нем нигде, вплоть до восемнадцатого века, упоминаний нет. (При всем желании удивляться не получается: подобный переход мышления от ремесленного к производственному вполне в духе промышленной эпохи. Позволю себе смелость в метафоре и скажу: самолетный челнок – так вроде бы называется штуковина, которая автоматизировала ткачество? – может во имя прогресса отсосать у меня, конец цитаты.)

ЧТО ИЗВЕСТНО: архивы бестелесны и хотят нашей крови. Ритуал – назидательный, элементарный, слегка лестный (ха!), жестокий. Также известно следующее: у архивов нет души, им нужна наша душа. Для чего? Я думаю, чтобы заново создать нас. Или мучить. Не обязательно нашу плоть. Состоит ли ритуал в демонстрации мысли, боли или магических способностей? Да, да и, наверное, да. Или архивам плевать на то, что мы думаем и чувствуем; вполне возможно, это я домысливаю, но с какой стати архивам деконструировать нас, как не затем, чтобы увидеть нашу подноготную, кишки? Весь фокус, секрет которого мы с тобой так ловко разгадали, довольно прост: за этим не стоит никакого гения. Никакой магии. Это Общество, как ты не заметил? Вся суть во владении и контроле. Закрой глаза и сделай вид, будто ничего не видишь. Кланяйся, когда тебе велят, ломайся, когда тебе велят. Вот бы мне и дальше развивать эту высокопарную и антибуржуазную теорию заговора, но даже я вынужден признать, что, сидя здесь, во чреве разумной библиотеки – в сердце неоконченной истории рода людского, – я в некотором роде вознагражден.

Эзра, заткнись, я даже отсюда слышу, как ты меня передразниваешь, и это не смешно. В общем, здесь – полная логистическая форма ритуала инициации. Ты сидишь? Попроси архивы тебя впустить, и они ответят. Мы дали им разум (нет, не буквально мы с тобой, а образно – тысячи тех, кто проливал кровь и произносил обеты) (формально это вообще не мы с тобой, о чем я говорю с восхищением и обычной, свойственной мне рисовкой) (да, я курнул, что такого?), и, как известно представителям определенных специализаций, архивы бдят и слушают. Где-то там, в обычном томике в кожаном переплете (гримуаре а-ля Медичи), подробно описана исключительная святость и прочее, и прочее, но в этом-то и фишка. Кстати, ты знаешь, что на ритуале я сошелся с тобой? На этот раз я тебя порешил, ведь это было не по-настоящему, да и потом, нельзя было, чтобы архивы узнали о твоих дверях, а то какой тогда смысл? И правда, в чем вообще смысл? Возможно, в том, что я, сказать по чести, чудесный притворщик.

Хм, пожалуй, я тебе этого не отправлю. При следующей встрече перескажу какую-нибудь версию того, что было, подытожить будет нетрудно. Зачем я тогда продолжаю писать? Хороший вопрос, Эзра, наверное, потому что я уже пятьдесят семь дней торчу один в этом жутком доме, и мне скоро кормить с ложечки мать, а больше почти ничего не остается. Засим вынужден откланяться и вновь предаться изоляции, которую я, в своем безумии, сам на себя навлек.

В той версии истории, которую Либби, если придется, поведает, у нее подогнулись ноги. Так она была потрясена. Потрясена! Разумеется, не найдется свидетелей тому, как она сотворила себе стакан воды (глупости же) или переместила мебель к читальному залу. Никто не подтвердит, как в душу ей закрались страхи того, что сойтись придется с Каллумом, а то и вовсе с Парисой. Или даже с самим Атласом (это стало бы поэтичным возмездием).

Никто не услышит, как она скажет, обращаясь к дому: «Я хочу пройти ритуал, – и как потом, не дождавшись ответа, добавит: – Вы дали мне письмо. – И: – Не отрицайте, я заслужила это. Не отрицайте, у меня есть право на попытку».

И никто не увидит, как потом, спустя еще пять мгновений в тишине, Либби Роудс обратится к пышному особняку Александрийского общества: «Просто впусти меня, сука ебучая».

Огни погасли. В читальном зале освещение и так всегда было глуше, чем в остальных частях дома, ради сохранности архивов, но разница между светом приглушенным и светом погашенным есть. Тьма проглотила Либби.

Она с трудом встала на ноги и прислушалась: не донесется ли широкая поступь, цокот шпилек? Постепенно глаза привыкли к мраку, и Либби различила смутные очертания дивана, каминной полки, кресла, – а потом вспомнила, что она вообще-то не дура, и включила свет.

Оппонента она не услышала. Она его ощутила, как чувствуешь пульсацию синяка.

Это была раскрашенная комната в ночи. Даже не оборачиваясь, Либби знала, кто стоит в дверях и усмехается.

– Смотри не поранься, Роудс.

Используя магию, она вихрем обернулась и вслепую – правда, не наугад, – метнула в сторону Нико заряд энергии. Он отразил выстрел играючи, ненавязчиво отбив его ладонью. Что такого из нее сейчас вытащил Ритуал? Типа Нико всегда был лучше, быстрее, талантливей?