– Ты, в принципе, думаешь, что там должны быть «мы»?
В тот момент этот вопрос казался ему неизбежным, как если бы к нему вели все пути, все возможные обороты событий. Как если бы в глубине души и он, Нико, и Либби знали, что всю свою жизнь вращаются на орбите одного очевидного факта.
– Да, – сказал Нико. – Я так думаю.
Отец снова медитировал. То есть он называл это медитацией, как будто Иден не хватит ума, чтобы представить весь масштаб того, чем он занимается. Как будто, если он пялится в пустоту, это занятие становится чем-то важным.
Он «медитировал», сколько она себя помнила; на протяжении почти всего ее детства и большей части сознательной взрослой жизни. Он «медитировал», когда она сообщила о Тристане Кейне, подумав, что это пробудит великого Джеймса Уэссекса, и тот перестанет мариноваться в своем бесполезном сне. Увидит, наконец, что упускает. А недостаток Тристана – он, видимо, тоже «медитировал» почти все время, что они были вместе, предпочитая не замечать, чем (и с кем) занимается у него за спиной Иден (как позже и саму Иден), для которой интрижка стала этаким вызовом, конструированием хрупкого миража, – некоторое время даже забавлял. В самый раз для такого привереды и брюзги.
Зато потом до Иден дошло, что она пытается впечатлить кого-то намного ниже нее, и все равно это не имело значения. Секс у них был живительно хорош, и при желании – когда обоим хотелось посмеяться или от души поспорить, или когда ей приходилось полдня торчать запертой в комнате с тем, на чьем месте она хотела видеть Тристана и только Тристана, – они замечательно ладили.
И ничего из этого не отменяло того факта, что Тристану от нее было нужно лишь имя.
Покинув кабинет отца, Иден вернулась к незавершенному видеозвонку в гостиной.
– Он занят, – отчеканила она. Нотазай никак не изменился в лице, а значит, именно этого ответа и ждал. А что еще хуже, этот ответ стал гвоздем в крышку гроба. Очередным напоминанием, что в конце концов Иден Уэссекс не чета папочке. Селин Нова могла беззаботно пройтись по улицам Лондона, внушая акционерам спокойствие, пока отцовскую корпорацию готовились выпотрошить в суде, а вот Иден оставалась всего лишь вестником Джеймса Уэссекса. Его корону она не наследовала.
– От Тристана Кейна по-прежнему ни слуху ни духу, – сказал Нотазай, уже не первый раз. – Пока он в пределах библиотеки, его не достать. Тем временем, как мы говорили, лучше сосредоточиться на эмпате.
– Нельзя же вот так перестать искать Тристана. Вы знаете, как к этому относится мой отец. – Иден огромным усилием воли постаралась изгнать из голоса нотки женской истерики. – И что там с телепатом?
Париса Камали была вполне во вкусе Тристана, ее бы он трахнул. Дьявольски стильная, как та же Селин Нова, хотя земля горела у нее под ногами. Иден готова была поклясться, что Париса ведет какую-ту тайную игру.
– Мы прилагаем все усилия, чтобы поймать мисс Камали, как и остальных, – с безграничным терпением ответил Нотазай, чем ударил Иден по больному; он напоминал воспитателя, который успокаивает разбушевавшегося ребенка. – Однако, принимая во внимание ее действия, мы не рассматриваем ее как приоритетную цель.
– Это что, шутка? – Иден как могла постаралась не вытаращиться. – Она живет как ни в чем не бывало, но при этом никто из ваших людей ее и пальцем не тронет, и по-вашему, это совпадение? Может… Может, потому что она женщина? И выходя из дома, она всем своим видом словно предлагает себя трахнуть?
У Иден почти сразу же родилось чувство, будто Париса как-то прокралась сюда и следит за ней, посмеивается. Иден и сама не знала, что ее так бесит в ситуации с Парисой, но… было чувство, что те же мужчины, которые считают Иден миленькой безмозглой куклой, неспособны увидеть угрозу в Парисе.
– Прошу вас, мисс Уэссекс, – проговорил, уже не скрывая покровительственного тона, Нотазай, – передайте отцу, что, если он желает изменить курс расследования, я готов переговорить с ним в любое время. Вас же я больше не смею задерживать, – добавил он, бросив красноречивый взгляд на предназначенные для посещения Аскота предметы ее гардероба. В их число входила шляпка, которую Иден сочла очаровательной в салоне, а теперь ненавидела.
Сядь, девочка. Наслаждайся своими перьями и побрякушками, трахни секретаря папочки – просто чтобы посмотреть, заметит ли он, есть ли ему до этого дело. О, так мужчина разбил твое глупое, суицидальное сердце тем, что ему не хватило достоинства поднять шум из-за твоей измены? Милая, он просто тебя не любил. Неужто ты такая безнадежная дурочка? В общем, он персона важная, а ты совсем нет, так что иди играй с лошадками в компании других глупышек в дурацких шляпках. Беги уже, золотко, не стой.
– Вам не приходило в голову, – закипая, начала Иден, – что цели эмпата никак не пересекаются с целями корпорации «Нова»? Политики, на которых он якобы влияет, связаны с личными свободами и правами человека, –
Она больше не владела вниманием Нотазая, это было видно. Он улыбался, явно демонстрируя, что упустил нить ее рассуждений.
– Разумеется, мы продолжим наблюдать за натуралистом. У местных властей есть досье на всех шестерых посвященных. О, и да, кстати, я полагаю, уместны будут поздравления, – добавил Нотазай, опуская взгляд на ее руку.