– Мы ждем ответа, обер-лейтенант, – добавил я. – Скоро за нами прибудет самолет, и вам вместе с оберстом Крамером придется отвечать на неудобные вопросы. Даже если вы и будете стоять над нашими телами в месте расстрела, отвечать вам придется все равно.
– Но Фрид рассказывает мне совсем об ином положении дел… – начал было Риттер. – И он не знает гауптмана Фертига и майора Губера.
– Он и не должен нас знать. Нас бы не прислали, если бы он знал нас. Это же элементарно, Риттер. И кто этот человек, с которым вы нас посадили в один вонючий сарай? – перебил Риттера Сосновский. – Он напевал там, в сарае, тему из оперетты «Фрау Луна». Он музыкант?
– Черт, вы и об этом знаете, – проворчал себе под нос немец и, вскочив со стула, нервно заходил по комнате.
– Зачем вам музыкант, Риттер? Ну?! – грозно спросил я по-немецки.
И это сработало. Кажется, что каплю за каплей Сосновский все же зародил сомнения в душе этого офицера. Сомнения, неудовлетворенность, недовольство собой, своей карьерой. Что-то подсказывало, что у этого молодого офицера в жизни что-то пошло не так, как ему хотелось бы, может быть, не так, как планировали его родители. Он виноват или обстоятельства, теперь уже не важно, главное, что он сам стал жертвой этих обстоятельств. Для таких людей война – шанс взлететь по карьерной лестнице или обогатиться, или то и другое одновременно. Но Вильгельм Риттер был явно нечист на руку. Но про скрипки он должен был сказать сам.
– Если вам нужна помощь в соответствующих кругах, абвер вам устроит любую протекцию, Риттер, – добавил Сосновский. – О каких скрипках бормотал в бреду этот музыкант?
– Господа, – буквально взмолился немец, и стало понятно, что это обращение проиллюстрировало его душевное состояние и принятое решение, – я прошу вас. Мне не совсем удобно об этом говорить. Но эти инструменты очень дорого ценятся, это уникальная коллекция. Считаю ли я себя вправе…
– Риттер! – Сосновский подошел к обер-лейтенанту и пристально посмотрел ему в глаза. – Слушайте, Риттер, мы не всегда потакаем мелким слабостям нужных нам людей, но если это нужно для дела? Если вы хотите что-то преподнести в дар великому музыканту, чтобы занять определенное положение в обществе или наоборот… мы поможем вам, абвер вам поможет. Скажу по секрету, что лично я могу устроить вам сделку в Берлине… Какого века эти скрипки? Прошлого, позапрошлого? Кто мастер? Я знаю, что такие инструменты ценятся очень высоко. Думаю, что мог бы вам помочь совершить сделку. Черт с вами, и адмиралу знать об этой моей помощи не обязательно. Господин майор?
– Безусловно, – кивнул я и закашлялся, продолжая играть роль больного человека.
– Хорошо, – Риттер кивнул и потер в задумчивости руки. Этот несколько нервный жест выглядел сейчас довольно комично, будто немец уже готовился подсчитывать барыши от сделки с ворованными скрипками. – Только прошу потерпеть, господа. Чтобы Фрид ни о чем не догадался, я сейчас верну вас в сарай. Через пару часов я все подготовлю, и мы вместе с вами сделаем это дело на благо Великой Германии. Я должен сделать так, чтобы лейтенант Фрид не уехал, иначе мы его не найдем. И я должен узнать, где он прячет те самые документы, о которых вы говорите.
– Это сверток. Примерно вот такого размера, – показал руками Сосновский. – Плотно перетянут бечевкой. Кстати, осторожнее со скрипками. Если вы говорите, что им много лет, тогда они очень чувствительны к влажности и перепадам температуры. Бережно с ними обращайтесь, иначе они быстро превратятся в деревянный хлам.
Мы вернулись в сарай. И, обессиленные, буквально упали на солому. Нервное напряжение давало о себе знать. И сейчас хотелось лежать с закрытыми глазами и одновременно хотелось что-то делать. Делать в продолжение нашего разговора с Риттером, как-то подталкивать его к дальнейшим, нужным нам действиям. Пашкевич сразу вскочил, когда мы вошли и за нами снова захлопнулась дверь.
– Вы! – Музыкант подошел и обнял нас одновременно, на сколько хватило размаха его рук. – Я уж думал, что все, а теперь пришли за мной. Может, еще поживем, а?
– Поживем, Алексей Адамович, еще поживем, – успокоил я Пашкевича. – Поживем и постараемся не просто выбраться отсюда, но и спасти ваши скрипки. Ложитесь, как мы, и поспите, а то неизвестно, когда нам еще придется поспать и просто отдохнуть. Впереди нас ждут очень напряженные сутки. Но будьте готовы делать все, что мы скажем, и помогать нам так, как только сможете. И не бояться!
– Да, конечно, – просто ответил музыкант и постарался встать по стойке смирно.
Я похлопал его по плечу и улегся рядом с Сосновским. Мы лежали и смотрели вверх, под темную крышу сарая, на небольшое пятно ночного неба, которое нам было видно. Михаил долго молчал, но я знал, что он не спит. А потом он вдруг неожиданно спросил:
– Максим, а для чего мы живем? Не мы с тобой, а вообще. Человек!
– Для справедливости, – тихо ответил я. Как-то так получилось, что мы с Сосновским сейчас думали примерно об одном и том же.
– И Риттер? И Фрид?