— Кузьмин погиб, наверное. Бомба в их многоквартирный дом попала на рассвете. Никто не успел выйти. Все под развалинами и погибли. Точно не могу сказать, но говорили так. Да и не видал я его больше. А вот Прохоренко Семена я встречал еще при немцах. С рынка он шел с тележкой. Остановились, поболтали. Он все на ноги жаловался. Помороженные они у него. Он у нас самый опытный был, в клубе председательствовал. У него свое снаряжение имелось. Привозил из-за границы. Он в международных командах на восхождения ходил.
— Олег Петрович, а адрес? Адрес Прохоренко у вас есть?
— Хм, — задумался старик. — Адрес, говоришь? А может, ты, Леша, и прав, можно его по адресу найти. Да только там сейчас черт ногу сломит — столько разрушений. Не найдешь ты, а я знаю, где его искать. Ну, почаевничали, и будет!
Горячев решительно поднялся из-за стола, перевернув чашку в блюдце вверх дном. Алексей тоже поспешно поднялся, поправляя портупею и разглаживая складки гимнастерки под ремнем. Вещмешок он пока решил оставить у Горячева дома. Старый альпинист снял с гвоздя ношеный латаный пиджачок, водрузил на голову кепку и повел лейтенанта через двор на зады, где имелась еще одна калитка, ведущая в соседний переулок. И снова перед глазами картина страшных разрушений. Центральные улицы уже расчистили, убрали обломки зданий с проезжей части, тротуаров. А здесь, в некогда тихих переулках, все еще завалено обломками, остатками зданий, чернеют следы пожаров. Из домов, которые уцелели хоть частично, в которых можно было как-то ютиться, остались единицы. Зыков и старый альпинист осторожно шли по протоптанной тропе среди развалин. Горячев не смотрел по сторонам. Или ему было до такой степени больно смотреть на эту картину страшных разрушений, человеческого горя, или он уже насмотрелся, его уже не пугало все это. Зачерствело все внутри от общего людского горя.
А вот Алексей смотрел, он постоянно крутил головой. В глаза бросались остатки стен, где в оконном проеме еще болталась на ветру занавеска или зеленый абажур виднелся среди кирпича. Раньше он висел под потолком над общим столом, где собиралась семья, а теперь… А вон кукла, придавленная кирпичом, вон плюшевый медвежонок с оторванной лапой. Жизни, судьбы — все разорвано в клочья, многое безвозвратно потеряно. «Какое же это страшное слово «навсегда», — неожиданно подумалось Алексею. — И дом можно отстроить заново, и город, и заводы. А вот вернуть близкого человека невозможно. И сколько их уже таких — потерянных навсегда, ушедших в небытие, оставшихся только в памяти?»
— Вон, видишь одноэтажный дом из красного кирпича? — указал рукой Горячев. — Тоже чудом уцелел. Только половину крыши у него снесло, да от пожара уберегло каким-то чудом. Там Семен и живет. Бывал у него.
Когда Алексей с Горячевым подошли к дому по расчищенной тропинке, с которой были убраны крупные обломки, ветви погибших от взрывов деревьев, то настало время удивляться еще больше. Перед крыльцом дома было не только все тщательно выметено. Там стояла собранная из разных досок и брусков лавка со спинкой. Обложенные кирпичом три ухоженные клумбы радовали глаз. Чувствовалось, что здесь живет не просто человек, который любит порядок и старается его поддерживать из последних старческих сил, а еще и человек, в душе которого не погибло чувство прекрасного, желание украсить этот мир. Хотя бы вокруг себя, хотя бы в своем дворе.
— Эй, Семен Иваныч! — крикнул Горячев и, подойдя к окну, постучал в стекло.
Половина окна была забита фанерой, да и остекленная часть была не целой, а составленной из двух кусков. На стук никто не отозвался. Горячев подождал и постучал снова, проворчав: «Спит он там, что ли?» Потом старый альпинист покачал головой и сказал:
— Ладно, заходи. Не осерчает. Не чужой я ему, в гости хаживали друг к другу не раз.
Горячев потянул на себя дверь, отозвавшуюся унылым скрипом, и они вошли в темные сени. Здесь пахло травами. Видать, Прохоренко занимался сбором лекарственных трав и сушил их в сенях. Присмотревшись, Зыков и правда увидел развешанные под высоким потолком пучки трав. Горячев открыл дверь в дом и снова громко позвал старого товарища, но потом как-то странно осекся и замер на пороге. Алексей заглянул через плечо альпиниста и сразу понял, что здесь что-то не так. Он уже с двора понял, что здесь живет человек не просто аккуратный, а просто «ушибленный» в вопросах порядка.
Два половика были скомканы так, как будто об них кто-то споткнулся, а потом со злостью пнул. Старый шкаф и комод были открыты, часть вещей лежала на полу. Здесь были и брезентовые куртки с пропиткой от влаги, и теплые высокие носки, перчатки и меховые рукавицы. Даже два шерстяных подшлемника.
— Что здесь произошло? — спросил лейтенант. — Мне кажется, что такой беспорядок тут не по вине хозяина. Как вы считаете, Олег Петрович?
— Ох, не нравится мне все это, — проворчал Горячев и вошел в комнату, озираясь по сторонам.
Нравиться тут было нечему. Глядя, как альпинист шаг за шагом обходит помещение, Алексей решил не мешать ему и уселся на лавку у окна. Горячев присел на корточки у шкафа, взял несколько вещей, отложил в сторону, задумчиво продолжил обход. У дальней стены возле печки он открыл деревянные дверки, и Зыков увидел встроенный шкаф, в котором на стене висел плотницкий инструмент, там же он увидел ледоруб, большой моток веревки.
— То ли Семен куда-то в спешке собирался… — наконец проговорил Горячев.
— То ли кто-то без него что-то тут искал, — вставил лейтенант. — Уж больно все это похоже на обыск. Причем торопливый обыск. Что они могли искать, Олег Петрович?
— А ведь ты был прав, Алексей, — альпинист обернулся и хмуро посмотрел на Зыкова. — Ботинок нет. Хорошие были ботинки у Прохоренко, итальянские, утепленные. Он в них на Эльбрус со мной ходил. «Кошек» тоже нет. Горелки я не вижу керосиновой. Еще кое-чего из снаряжения.
— Керосиновая, не спиртовая? — поспешно спросил Зыков.
— Керосиновая, а что? — насторожился альпинист.