– Да, господин полковник.
– Ни слова больше. Возвращайтесь в казарму и ведите себя как следует. Будьте истинным леонсиопрадовцем, дисциплинированным и ответственным. Можете идти.
Альберто вытянулся в струнку и развернулся. Он сделал три шага к двери, и тут голос полковника остановил его:
– Минуточку, кадет. Разумеется, все, о чем мы здесь говорили, вы сохраните в строжайшей тайне. Историю с этими бумажками, нелепую выдумку насчет убийства, вообще все. И впредь не делайте из мухи слона. В следующий раз, прежде чем играть в детектива, вспомните, что вы в армии, где старшие по званию сами следят, чтобы все было надлежащим образом расследовано и наказано. Свободны.
Альберто щелкнул каблуками и вышел. Штатский не удостоил его взглядом. На лифте не поехал, спустился по лестнице, – как и во всем здании, ступени сверкали, словно зеркала.
На улице, перед статуей героя, он вспомнил, что оставил в камере портфель и выходную форму. Медленно побрел к гауптвахте. Дежурный лейтенант кивнул ему.
– Я за вещами, господин лейтенант.
– С чего бы это? Вы сидите по распоряжению Гамбоа.
– Мне приказали возвращаться в казарму.
– Вот еще, – сказал лейтенант. – Вы что, устава не знаете? Вам положено оставаться тут, пока лейтенант Гамбоа не известит меня в письменном виде, что вы свободны. Пожалуйте в камеру.
– Есть, господин лейтенант.
– Сержант, – сказал лейтенант, – посадите его к тому кадету, его еще привели из арестантской у стадиона. Мне некуда девать солдат, которых отправил сюда капитан Бесада. – Он почесал голову. – Тюрьму тут развели. Иначе не скажешь.
Сержант, грузный раскосый мужчина, взял под козырек. Отпер камеру и толкнул дверь ногой.
– Заходим, кадет, – сказал он, – Сидите тихо. Когда он сменится, занесу вам курнуть.
Альберто зашел. Ягуар сидел на раскладушке и смотрел на него.
Тощий Игерас в тот раз даже не хотел идти, против воли пошел, будто чуял, что все плохо кончится. За пару месяцев до этого Щербатый передал ему: «Либо работаешь со мной, либо больше в Кальяо ни ногой, если хочешь рожу в целости сохранить». Тощий мне тогда сказал: «Ну, вот оно, следовало ожидать». Он со Щербатым по молодости корешился, учился у него, как и мой брат. Потом Щербатого посадили, и они остались сами по себе. Через пять лет Щербатый вышел и собрал новую банду, а Тощий от него увиливал, пока в «Сокровищах порта» его не скрутили двое мордоворотов и силой к Щербатому не отвели. Тот, по словам Тощего, ничего ему не сделал – наоборот, обнял и сказал: «Я тебя люблю, как сына». Потом они надрались и расстались лучшими друзьями. Но неделю спустя он передал это послание. Тощий не хотел работать в команде, говорил, это невыгодно, но и врага нажить в лице Щербатого ему тоже не улыбалось. Так что он сказал мне: «Соглашусь, чего уж там. По крайней мере, Щербатый не сука. Но тебе необязательно в это ввязываться. Если хочешь моего совета – возвращайся к матери и выучись на доктора. Деньжат ты, поди, поднакопил немало». У меня и гроша не было, и так я ему и сказал. «Знаешь, кто ты такой? – сказал он. – Блядун, вот как это называется. По борделям небось все бабло растряс?» Я сказал – да. «Тебе еще учиться и учиться, – сказал он. – Нельзя ради блядей шкурой рисковать. Надо было откладывать на будущее. Ну так, что решаешь?» Я сказал, что остаюсь с ним. В тот же вечер мы отправились к Щербатому, в какой-то мерзкий кабак, которым заправляла одноглазая баба. Щербатый оказался старым самбо, и понять, что он говорит, было почти невозможно. Писко лакал без передышки. Остальные, пятеро или шестеро, сплошь самбо, китайцы и индейцы, смотрели на Тощего косо. Но сам Щербатый все время к нему обращался и хохотал над его шутками. На меня внимания не обращал особо. Мы начали с ними работать, и поначалу все шло хорошо. Обчищали дома в Магдалене и в Ла-Пунте, в Сан-Исидро и в Оррантии, на Салаверри и в Барранко, только не в Кальяо. Меня ставили на шухер, а вперед себя в окна никогда не запускали. Когда делили, Щербатый мне давал какие-то слезы, но потом Тощий отваливал из своей доли. Мы с ним были заодно, и остальные в банде на нас за это взъелись. Однажды в бардаке Тощий и самбо Панкрасио поцапались из-за одной шлюшки, Панкрасио достал перо и руку Тощему порезал. Я разозлился и набросился на него. Встрял еще один самбо, и теперь мы уже с ним сцепились. Щербатый расчистил нам место. Шлюхи визжали. Какое-то время мы друг к дружке примеривались. Сначала самбо меня подкалывал, посмеивался и говорил: «Я тебя сейчас, как кот мыша», но я ему головой вломил пару раз, и дальше началась настоящая драка. Щербатый угостил меня выпивкой и сказал: «Снимаю шляпу. Кто этого птенца научил так махаться?»
С тех пор я чуть что бился с самбо, китайцами и индейцами Щербатого. Иногда мне доставалось с ноги, а иногда вообще не доставалось, я их месил, и все. Как нажремся – в драку. Столько дрались, что в конце концов подружились. Они меня поили и брали с собой в бордели и в кино на боевики. В тот день мы как раз пошли в кино с Панкрасио и Тощим. На выходе нас встретил Щербатый, весь из себя веселый. Мы пошли в кабак, и там он сказал: «Нас ждет ограбление века». Когда он нам рассказал, что дело ему предложил Карапулькра[18], Тощий отрезал: «Только не с этими, Щербатый. Они нас живьем сожрут. Они высокого полета птицы». Щербатый не стал его слушать и рассказал нам план. Он страшно гордился, что Карапулькра его позвал, потому что у того была большая банда, и им все завидовали. Жили они, как приличные люди, в хороших домах, ездили на машинах. Тощий собирался еще поспорить, но остальные на него зашикали. Дело намечалось на следующий день, и вроде было несложное. По указанию Щербатого, встретились в нижней части проспекта Армендарис в десять вечера – там уже поджидали люди Карапулькры. Все они были усатые, причипуренные, курили сигареты с фильтром и выглядели, будто собрались на вечеринку. Мы проболтались в окрестностях до полуночи, а потом парами пошли к трамвайной остановке. Там встретили еще одного из той банды. «Все готово, – сказал он. – Никого нет. Они только что ушли. Давайте начинать». Щербатый поставил меня на шухер в квартале от дома, у стены. Я спросил у Тощего: «Кто полезет?» Он сказал: «Щербатый, я и карапулькровцы. Все остальные на шухере. У них так принято. Вот что называется безопасно работать». Там, где я стоял, не было ни души, ни в одном окне свет не горел, и я думал, закруглимся быстро. Но Тощий всю дорогу молчал и был приунывший. Панкрасио показал мне дом, когда мы проходили мимо. Он был огромный, и Щербатый сказал: «Там, наверное, столько, что целый полк озолотить можно». Время шло. Когда послышались выстрелы, свист и ругань, я дунул к ним, но быстро понял, что их повязали: на углу стояло три патрульных машины. Я развернулся и сиганул. На площади Марсано сел в трамвай, а в Лиме взял такси. В кабаке нашел одного только Панкрасио. «Там засада была, – сказал он, – Карапулькра легавых навел. Вроде всех повязали. Я видел, как Щербатого с Тощим на полу мочалили. А те, четверо, гоготали – когда-нибудь ответят. Но пока нам лучше залечь на дно». Я сказал, что совсем на мели. Он дал мне пятерку и сказал: «На районе не показывайся. Я себе каникулы от Лимы устрою на время».
Я пошел на пустыри в Бельявисте, переночевал в какой-то канаве. Точнее, просто лежал, пялился в темноту и замерзал. Рано утром отправился на площадь Бельявиста. Не был там два года. Там все осталось по-старому, кроме двери моего дома – ее покрасили. Я постучался, никто не ответил. Постучался сильнее. Изнутри кто-то заорал: «С ума там не сходите, черти!» Вышел какой-то мужик, я спросил сеньору Домитилу. «Знать такой не знаю, – сказал он, – Здесь живет Педро Кайфас, то бишь я». Вышла тетка, стала с ним рядом и сказала: «Сеньора Домитила? Старая такая, одна жила?» – «Да, – сказал я, – думаю, да». – «Померла она, – сказала тетка. – Жила здесь до нас, но давно». Я сказал: «Спасибо», сел на площади и все утро смотрел на Тересину дверь, не выйдет ли. В двенадцать вышел пацан. Я подошел и спросил: «Знаешь, где живут сеньора и девочка, которые раньше тут жили?» – «Ничего не знаю», – сказал он. Я опять пошел к своему бывшему дому, постучал. Вышла тетка. Я спросил: «А вы не знаете, где сеньора Домитила похоронена?» – «Не знаю, – сказала она, – я вообще с ней не знакома была. А она вам кто?» Я хотел сказать «мать», но потом подумал, вдруг меня легавые ищут, и сказал: «Никто, просто узнать хотел».
– Здорово, – сказал Ягуар.
Казалось, он не удивился при виде Альберто. Сержант запер дверь, камера погрузилась в сумрак.