– Ну да, на том краю, где развалины, где ламисты[38] живут. Как же ты не помнишь, Фусия, тихая такая речка. Там еще много апельсиновых рощ. Неужто ты и эти апельсины не помнишь? Слаще их нет на всем свете.
– Мне стыдно, что ты весь день гнешь горб, а я лежу как мертвый, – сказал Фусия.
– Да ведь здесь и грести не приходится, приятель, – сказал Акилино. – Только правь рулем, вот и все. Теперь, когда мы миновали пороги, Мараньон сам работает за нас. Мне не нравится только, что ты все молчишь да смотришь на небо с таким лицом, как будто видишь чулья-чаки.
– Никогда я его не видел, – сказал Фусия. – Здесь, в сельве, все его видели, а я ни разу. И в этом мне не повезло.
– Скажи лучше, повезло, – ответил Акилино. – А знаешь, однажды чулья-чаки явился господину Хулио Реатеги. В одном ущелье на Ньеве, говорят. Но Реатеги заметил, что он сильно хромает, и, разглядев маленькую ногу, стал стрелять и прогнал его. Кстати, Фусия, из-за чего ты поссорился с сеньором Реатеги? Наверняка ты сыграл с ним какую-нибудь скверную шутку.
Это было не раз, старик, а впервые еще до того, как он познакомился с ним, вскоре после приезда в Икитос. Много позже он сам рассказал эту историю Реатеги, и тот очень смеялся: так, значит, это ты облапошил бедного дона Фабио, а Акилино – сеньора дона Фабио, губернатора Санта-Мария-де-Ньевы?
– К вашим услугам, сеньор, – сказал дон Фабио. – Что вам угодно? Вы пробудете долго в Икитосе?
Да, он пробудет здесь довольно долго, а может быть, и обоснуется окончательно. Он, знаете ли, лесопромышленник, собирается построить лесопильный завод поблизости от Науты и ждет инженеров. За платой он не постоит, но у него много работы и ему нужна большая, удобная комната, а дон Фабио: еще бы, конечно, сеньор, он для того и поставлен, чтобы служить клиентам. Словом, он клюнул на удочку, старик.
– Он дал мне лучшую комнату в гостинице, с окнами в сад, где росли панамские пальмы, – сказал Фусия. – Он приглашал меня завтракать и без умолку болтал о своем хозяине. Я его едва понимал – в то время я испанский знал очень плохо.
– А сеньора Реатеги не было в Икитосе? – сказал Акилино. – Он уже тогда был богат?
– Нет, по-настоящему он разбогател потом, на контрабанде, – сказал Фусия. – Но у него уже была эта гостиница, и он начинал торговать с племенами, для этого он и поехал в Санта-Мария-де-Ньеву. Он скупал каучук и перепродавал его в Икитосе. Тут-то мне и пришла мысль заняться этим делом. Но всегда одно и то же – для этого нужен был капиталец, а у меня не было ни сентаво.
– И много ты денег украл, Фусия? – сказал Акилино.
– Пять тысяч солей, дон Хулио, – сказал дон Фабио. – И вдобавок мой паспорт и несколько серебряных приборов. Я очень огорчен, сеньор Реатеги, я понимаю, как плохо вы будете думать обо мне. Но клянусь, я буду работать в поте лица своего и возмещу вам все до последнего сентаво.
– И ты никогда не чувствовал угрызений совести, Фусия? – сказал Акилино. – Уже много лет я собирался задать тебе этот вопрос.
– Из-за того, что я обокрал этого пса Реатеги? – сказал Фусия. – Он оттого и богат, что наворовал больше, чем я, старик. Но у него было кое-что для начала, а у меня – ничего.
– Для чего же тогда у вас голова на плечах? – сказал Хулио Реатеги. – Как же вам не пришло на ум хотя бы спросить у него документы, дон Фабио?
Но он спросил документы, и паспорт у него был новехонький, откуда же ему было знать, что он фальшивый, дон Хулио? И к тому же он был так хорошо одет и так солидно держался. Он даже думал про себя: когда сеньор Реатеги вернется из Санта-Мария-де-Ньевы, я ему представлю его, и они вдвоем будут делать большие дела. Что говорить, он был неосторожен, дон Хулио.
– А что у тебя было тогда в этом чемодане, Фусия? – сказал Акилино.
– Карты Амазонии, сеньор Реатеги, – сказал дон Фабио. – Огромные, вроде штабных. Он их повесил на стены и говорил, что ориентируется по ним, обдумывая, где устроить лесоразработки. Он ставил на них значки и делал пометки на бразильском, вот что странно.
– Ничего странного, дон Фабио, – сказал Фусия. – Меня интересует не только лес, но и торговля. Иногда полезно иметь контакты с туземцами. Поэтому я и обозначил племена.