Неподалеку от улицы Арекипа им повстречался отец Гарсиа. Закутанный в свой широкий серый шарф, он шел сгорбившись, волоча ноги и отдуваясь. Он показал им кулак и крикнул: «Безбожники!» – «Поджигатель!» – ответил Обезьяна, и Хосе повторил: «Поджигатель, поджигатель!» Они шли по правой стороне улицы, Хосефино – посередине.
– Как же так, ведь автобус из Роггеро приходит рано утром или ночью, но не в это время, – сказал Хосефино.
– Они застряли в Куэста де Ольмос, – сказал Обезьяна. – У них лопнула шина. Они сменили ее, а немного погодя у них лопнули еще две. Вот невезение.
– Мы просто оцепенели, когда увидели его, – сказал Хосе.
– Он хочет тут же куда-нибудь пойти и отпраздновать это дело, – сказал Обезьяна. – Он остался привести себя в порядок, а мы пошли за тобой.
– Что же будем делать? – сказал Хосе. Тебе решать, брат, – сказал Обезьяна.
– Тогда приведите кореша, – сказал Литума. – Мы выпьем с ним стаканчик-другой. Ступайте за ним. Скажите, что вернулся непобедимый номер четыре. То-то он вылупит глаза.
– Ты серьезно говоришь? – сказал Хосе.
– Совершенно серьезно, – сказал Литума. – Я привез несколько бутылок «Соль де Ика», вот мы и разопьем с ним одну. Мне охота его повидать, честное слово. Ну идите, а я пока переоденусь.
– Непобедимый называет тебя не иначе как корешем, – сказал Обезьяна. – Он уважает тебя так же, как нас.
– Представляю себе, как он засыпал вас вопросами, – сказал Хосефино. – Что вы ему наплели?
– Ошибаешься, мы об этом вообще не говорили, – сказал Обезьяна. – Он даже не упомянул о ней. Может, он ее уже забыл.
– Когда мы придем, он начнет нас расспрашивать, – сказал Хосефино. – Надо с этим покончить сегодня же, пока ему не насплетничали.
– Это ты возьми на себя, – сказал Обезьяна. – У меня духу не хватает. Что ты ему скажешь?
– Не знаю, – сказал Хосефино. – Смотря как обернется дело. Если бы он по крайней мере дал знать, что приедет, а то вдруг свалился нам на голову. Черт подери, я этого не ожидал.
– Да перестань ты потирать руки, Хосефино, – сказал Хосе. – Я от этого тоже начинаю нервничать.
– Он очень изменился, Хосефино, – сказал Обезьяна. – Немножко постарел. И уже не такой толстый, как раньше.
На проспекте Санчеса Серро зажглись фонари. По сторонам еще тянулись большие богатые дома, выкрашенные в светлые тона, с резными балконами и бронзовыми дверными молотками, но вдали уже вырисовывались трущобы Мангачерии. По шоссе в сторону Нового моста ехала колонна грузовиков, на тротуарах жались к подъездам парочки, носились ватаги мальчишек, ковыляли старики с палками.
– Белые осмелели, – сказал Литума. – Теперь они разгуливают по Мангачерии, как у себя дома.
– Все из-за проспекта, – сказал Обезьяна. – Это был настоящий удар по мангачам. Когда его прокладывали, арфист говорил, что нас подсекли под корень – кончилась независимость, все будут совать сюда свой нос.