– Пусть хотя бы выйдет поздороваться с сержантом, – сказал Ньевес.
– Оставьте ее, – сказал сержант. – Пусть не выходит, раз ей не хочется.
– Нельзя так быстро переменить жизнь, – сказала Лалита. – До сих пор вокруг нее были одни только женщины, и бедняжка боится мужчин, говорит, что их надо остерегаться, как ядовитых змей. Должно быть, ее этому монашенки научили. Сейчас она спряталась где-то на ферме.
– Женщины боятся мужчин, пока не попробуют, – сказал Ньевес. – А потом меняются, становятся ненасытными.
Лалита отошла от окна, а через минуту снова послышался ее голос, в котором звучала легкая обида: к ней это, во всяком случае, не относится, она никогда не боялась мужчин и не была ненасытной, зачем Адриан говорит такие вещи? Лоцман расхохотался и наклонился к сержанту: Лалита – хорошая женщина, но с характером, тут уж ничего не скажешь. На террасу вышел Акилино – добрый вечер, – маленький, тоненький, с живыми раскосыми глазами. Он принес лампу и поставил ее на перила. Двое других ребятишек, гладковолосые, в коротких штанишках, босые, вынесли столик. Сержант подозвал их, и пока он щекотал их и смеялся вместе с ними, Лалита и Ньевес принесли фрукты, копченую рыбу, маниоку – как все это аппетитно выглядит, сеньора, – и несколько бутылок анисовки. Лоцман дал каждому из детей его порцию, и они ушли. У них прелестные чурре, дон Адриан, – так в Пьюре называют ребятишек, сеньора, – сержант вообще любит детей.
– За ваше здоровье, сержант, – сказал Ньевес. – Мы очень рады видеть вас у себя в доме.
– Бонифация боится людей, зато она очень работящая, – сказала Лалита. – Она помогает мне на ферме и умеет стряпать. А как она шьет! Вы видели штанишки на детях? Это она их сшила, сержант.
– Но ты должна посоветовать ей, чтобы она так не дичилась, а то никогда не выйдет замуж.
– Если бы вы знали, сержант, какая она молчаливая. Только и раскрывает рот, когда мы ее о чем-нибудь спросим.
– По-моему, это хорошо, – сказал сержант. – Я не люблю трещоток.
– Тогда Бонифация вам очень понравится, – сказала Лалита. – От нее в жизни не услышишь лишнего слова.
– Раскрою вам один секрет, сержант, – сказал Ньевес. – Лалита хочет женить вас на Бонифации. Она мне все время это говорит, для того и попросила меня пригласить вас. Остерегайтесь, пока еще есть время.
Лицо сержанта приняло смешливое и вместе с тем слегка меланхолическое выражение – он уже однажды собирался жениться. Тогда он только что поступил в жандармерию и встретил девушку, которая его полюбила, и он тоже был к ней неравнодушен. Как ее звали? Лира. Ну и что же случилось? Ничего, сеньора, просто его перевели из Пьюры, а Лира не захотела поехать с ним, на том и кончился их роман.
– Бонифация поехала бы за своим суженым хоть на край света, – сказала Лалита. – В наших местах мы, женщины, не ставим мужчинам условий. Вам надо жениться на здешней, сержант.
– Вы видите, когда Лалита заберет себе что-нибудь в голову, она не отступится, пока не добьется своего, – сказал Ньевес. – Лоретанки – настоящие разбойницы, сержант.
– Какие вы милые люди, – сказал сержант. – В Санта-Мария-де-Ньеве говорят, что Ньевесы бирюки, ни с кем не общаются. А между тем, сеньора, за все время, что я здесь, вы первые пригласили меня к себе.
– Это потому, что никто не любит жандармов, сержант, – сказала Лалита. – Вы ведь знаете, какие они. Заводят шашни с девушками, а потом бросают их беременными и переводятся в другое место.
– Тогда почему же ты хочешь женить сержанта на Бонифации? – сказал Ньевес. – Одно с другим не вяжется.
– Не ты ли мне говорил, что сержант – совсем другой человек? – сказала Лалита. – Хотя кто его знает, верно ли это.
– Верно, сеньора, – сказал сержант. – Я человек честный, добрый христианин, как здесь говорят. А уж друзья могут на меня положиться как на каменную стену. Я вам очень благодарен, дон Адриан, правда, мне очень хорошо у вас в доме.