– Наверное, чунча дала сержанту приворотное зелье, Черномазый, – сказал Тяжеловес. – Оттого он и ходит такой осовелый, можно сказать, стоя спит. Своими пойлами она сведет его с ума.
– Ах ты пропасть, ах ты пропасть, – сказал сержант. – Как же так, что вы здесь делаете?
Лалита и Адриан Ньевес сидели на циновке и молча смотрели на него. У их ног стояло глиняное блюдо с бананами, от лампы подымался белый пахучий дымок, а на пороге, ошеломленно моргая, топтался сержант, – разве ему не сказал Акилино? – и в голосе его звучала растерянность, – но ведь уже часа два назад он сказал мальчику: беги, это вопрос жизни и смерти, – а в руке плясал револьвер, и весь вид его показывал, что он просто не верит своим глазам, – ах ты, пропасть, ах ты, пропасть. Да, Акилино передал ему, сержант, – лоцман говорил, с трудом ворочая языком, как будто жевал, – он отправил детей за реку, к одному знакомому. У рта его залегли горькие складки. Ну и в чем же дело? Почему он не уехал с ними? Ведь скрыться нужно не детям, а ему, дон Адриан. Сержант хлопнул себя по ляжке револьвером. Он оттянул выполнение приказа на несколько часов, сеньора, рискуя навлечь на себя неприятности. Он дал ему больше чем достаточно времени, дон Адриан.
– Разводит с ним разговоры, – сказал Малыш. – А потом скажет дону Фабио – я вошел один, я взял его один. Хочет примазаться к лейтенанту, мол, тут и его заслуга. Этот пьюранец трудится, как муравей, чтобы добиться перевода.
Вместе со светом из хижины просачивался шепот, едва колебавший ночную тишину и расплывавшийся в ней, как одинокая волна в спокойных водах.
– Но когда приедет лейтенант, мы с ним поговорим, – сказал Блондин. – Пусть нас пошлют в Икитос с арестованными. Тогда, по крайней мере, нам дадут на несколько дней увольнительную.
– Пусть она ростом не вышла, пусть она ведьмачка и все, что хочешь, – сказал Черномазый. – Но, что ни говори, Тяжеловес, любой не отказался бы от этой чунчи, и ты первый. Недаром ты каждый раз, как напьешься, только о ней и говоришь, приятель.
– Само собой, я бы с ней переспал, – сказал Тяжеловес. – Но неужто ты бы женился на язычнице? Да никогда в жизни, брат.
– Он вполне способен убить его и сказать: он взбунтовался, и мне пришлось применить оружие, – сказал Малыш. – Этот пьюранец способен на все, чтобы ему дали медаль.
– А вдруг все это сказки? – сказал Блондин. – Когда прибыл нарочный из Форта Борха и я прочел донесение лейтенанта, я не мог ему поверить, Малыш. С виду Ньевес не похож на бандита, казалось, он хороший человек.
– Ну, с виду никто не похож на бандита, – сказал Малыш. – Или, вернее, все смахивают на бандитов. Но меня тоже ошарашило это донесение. Как ты думаешь, сколько лет ему дадут?
– Кто его знает, – сказал Блондин. – Наверное, много. Ведь они грабили кого ни попадя и нажили себе здесь заклятых врагов. Видишь, сколько времени хозяева добивались, чтобы мы сыскали этих бандитов, хотя они уже перестали их грабить.
– Но уж чему я не верю, так это, что он был их главарь, – сказал Малыш. – И потом, если бы он столько награбил, как говорят, он не был бы таким голодранцем.
– Какой он главарь, – сказал Блондин. – Но это дела не меняет, если не найдут других, Ньевеса и этого сумасшедшего заставят расплачиваться за всех.
– Я слезами обливалась, умоляла его, сержант, – сказала Лалита. – С тех пор как вы уехали на остров, я все глаза выплакала, каждый день упрашивала его – бежим, скроемся, Адриан. И когда вы послали Акилино предупредить нас, дети принесли ему на дорогу фруктов, мы собрали его вещи, и Акилино тоже стал просить его, чтобы он уехал. Но он ничего не хочет слушать, ни на кого не обращает внимания.
Свет лампы бил прямо в лицо Лалите, освещал ее крутые скулы, фурункулы, впадинки на шее, растрепанные волосы, лезшие в рот.
– Хоть вы и носите форму, у вас доброе сердце, – сказал Адриан Ньевес. – Потому я и согласился быть вашим посаженым отцом.
Но сержант не слушал его. Приложив палец ко рту, он обернулся, оглядел террасу и шепотом – сматывайтесь сейчас же, дон Адриан. Через перила, на реку, только без шума, а он сочтет до десяти и – пальцем на небо – выстрелит в воздух, выбежит – ребята, он удрал в ту сторону – и уведет жандармов в лес. Пусть отплывает впотьмах и не запускает мотор, пока не выйдет на Мараньон, а там – ходу, ходу, как будто за ним черти гонятся, и пусть не даст себя сцапать, главное – чтоб не сцапали, дон Адриан, а то и он может погореть, главное – чтоб не сцапали, и Лалита, захлебываясь – да, да, она отвяжет лодку, и, вытаскивая весла, – она поедет с ним, и морщинки у нее на лбу разгладились, и лицо на глазах помолодело – Адриан, все готово, и еда, и вещи, им больше ничего не надо, они будут грести изо всех сил, а не доезжая до Форта Борха, высадятся и уйдут в лес. А сержант – тихо! – снова выглянул из двери и осмотрелся по сторонам – пусть прижмутся ко дну лодки и не поднимают головы – если ребята их увидят, они станут стрелять, а Малыш бьет без промаха.
– Благодарю вас, но я уже много думал об этом и для меня ясно – по реке не уйдешь, – сказал Адриан Ньевес. – Сейчас через пороги никому не пробраться, сержант, будь ты хоть семи пядей во лбу. Вот ведь застрял лейтенант на Сантьяго, и не мудрено – к Мараньону не подступишься.
Но что ж вы хотите тогда, дон Адриан, – сказал сержант, – я вас не понимаю.