– Пока мы плыли, меня мутило от воды, а теперь мутит от города, – говорит Хуамбачано. – От этой сутолоки я тоже отвык.
– Все дело в том, что для вас нет ничего лучше Санта-Мария-де-Ньевы, – говорит Акилино. – Это единственное место на свете, которое вам нравится.
– Это верно, я бы уже не смог жить в городе, – говорит Хуамбачано. – По мне лучше усадебка и спокойная жизнь. Когда я подал в отставку, я сказал твоей матери, что умру в Санта-Мария-де-Ньеве, и так оно и будет.
Допотопный драндулет тормозит возле них с таким скрежетом и дребезжанием, как будто вот-вот развалится. Шофер кладет чемодан на крышу и привязывает его веревкой. Лалита и Хуамбачано садятся позади, а Акилино – рядом с шофером.
– Я выяснил то, что вы просили, мать, – говорит Акилино. – Это было нелегко, никто ничего не знал, меня посылали то туда, то сюда. Но в конце концов я все-таки выяснил.
– О чем это ты? – говорит Лалита, в упоении глядя на улицы Икитоса с улыбкой на губах и со слезами на глазах.
– О сеньоре Ньевесе, – говорит Акилино, и Хуамбачано с внезапным прилежанием принимается смотреть в окошечко. – Его выпустили в прошлом году.
– Неужели столько времени его держали за решеткой? – говорит Лалита.
– Должно быть, он уехал в Бразилию, – говорит Акилино. – Те, кто выходит из тюрьмы, обычно уезжают в Манаос. Здесь им не дают работы. Наверное, там он работу нашел, если он действительно такой хороший лоцман, как рассказывают. Хотя он столько времени не был на реке, что, может, и забыл свое ремесло.
– Не думаю, – говорит Лалита, снова поглощенная зрелищем многолюдных улиц, высоких тротуаров и фасадов с балюстрадами. – Во всяком случае, хорошо, что его наконец выпустили.
– Как фамилия твоей невесты? – говорит Хуамбачано.
– Марин, – говорит Акилино. – Она негритянка. Тоже работает в дубильне. Вы получили фотографию, которую я вам послал?
– Столько лет я не думала о прошлом, – вдруг говорит Лалита, оборачиваясь к Акилино. – И вот я снова вижу Икитос, и ты говоришь мне об Адриане.
– В машине меня тоже мутит, – перебивает ее Хуамбачано. – Далеко нам еще ехать, Акилино?
IV
В дюнах, за Казармой Грау, уже брезжит рассвет, но город еще окутан темнотой, когда доктор Педро Севальос и отец Гарсиа под руку проходят через пустырь и садятся в такси, которое стоит на обочине шоссе. Отец Гарсиа закутан в шарф, и из-под нахлобученной панамы выглядывают только мясистый нос и лихорадочно блестящие глаза под густыми бровями.
– Как вы себя чувствуете? – говорит доктор Севальос, отряхая песок с манжетов брюк.
– У меня все еще кружится голова, – шепчет отец Гарсиа – Но я лягу в постель, и это пройдет.
– Вам нельзя ложиться в таком состоянии, – говорит доктор Севальос. – Сначала позавтракаем, нам надо подкрепиться чем-нибудь горячим.
Отец Гарсиа отмахивается – в это время еще все закрыто, но доктор Севальос наклоняется к шоферу: как ты думаешь, открыто у Анхелики Мерседес? Должно быть, открыто, хозяин, она ранехонько открывает, и отец Гарсиа ворчит – туда он не поедет, – и его дрожащая рука мелькает перед глазами доктора Севальоса – туда он не поедет, – еще раз мелькает и прячется в складки сутаны.