– Перестаньте артачиться, – говорит доктор Севальос. – Какая вам разница – куда. Главное – немножко согреть желудок после такой ночи. Не притворяйтесь, вы прекрасно знаете, что глаз не сомкнете, если сейчас ляжете в постель. У Анхелики Мерседес мы что-нибудь поедим и поболтаем.
Отец Гарсиа не отвечает – только ерзает на сиденье и пыхтит. Такси въезжает в квартал Буэнос-Айрес, проносится мимо шале с садами, которые тянутся по обе стороны шоссе, огибает массивный памятник и мчится к темной громаде собора. На проспекте Грау в предутренней полутьме поблескивают витрины, перед Отелем туристов стоит грузовик для мусора, и люди в комбинезонах несут к нему урны.
– Вы не были в Мангачерии после отпевания Домитилы Яры? – говорит доктор Севальос.
Никакого ответа; отец Гарсиа сидит, закрыв глаза, и тихо похрапывает.
– Вы знаете, что тогда его чуть не убили? – говорит шофер.
– Молчи, приятель, – шепчет доктор Севальос. – Если он услышит, тебе не поздоровится.
– Это верно, хозяин, что умер арфист? – говорит шофер. – Потому вас и позвали в Зеленый Дом?
Проспект Санчеса Серро тянется, как туннель, между двумя рядами молодых деревцев, каждые несколько метров вырисовывающихся в полутьме. Вдали, над песками и нагромождением крыш, трепетный свет занимающейся зари окрашивает небо во все цвета радуги.
– Он умер сегодня на рассвете, – говорит доктор Севальос. – Или ты думаешь, что мы с отцом Гарсиа еще в том возрасте, когда люди способны провести ночь у Чунги?
– Тут возраст не играет роли, хозяин, – смеется шофер. – Мой товарищ вез одну из девок, ту, которую называют Дикаркой, ее послали за отцом Гарсиа. Он рассказал мне, что арфист умирает. Какое несчастье, хозяин.
Доктор Севальос рассеянно смотрит на беленые стены домов, на подъезды с дверными молотками, на новое здание Солари, на тонкие силуэты недавно посаженных вдоль тротуаров рожковых деревьев, танцующих перед глазами в своих квадратных гнездах. Как быстро разносятся вести в этом городе. Но хозяин должен знать – шофер понижает голос, – верно то, что рассказывают люди, – и, глядя в зеркальце, следит за отцом Гарсиа – отец вправду спалил Зеленый Дом арфиста? Хозяин знал этот бордель? Он в самом деле был такой большой и шикарный, как говорят?
– Что за народ пьюранцы, – говорит доктор Севальос. – Как им не надоело за тридцать лет пережевывать одну и ту же историю. Они отравили жизнь бедному священнику.
– Не говорите плохо о пьюранцах, хозяин, – говорит шофер. – Пьюра – моя родина.
– И моя тоже, приятель, – отвечает доктор Севальос. – И кроме того, я не говорю, а просто думаю вслух.
– Но в этой истории, должно быть, все-таки есть доля правды, – настаивает шофер. – Иначе с чего бы люди рассказывали ее, с чего бы повторяли – поджигатель, поджигатель.
– Откуда я знаю, – говорит доктор Севальос. – Почему ты не наберешься смелости спросить у самого отца?
– При его-то характере? Нет уж, дудки! – смеется шофер. – Но скажите мне, по крайней мере, существовал этот бордель или это тоже выдумки.
Они едут теперь по новому участку проспекта: старый большак скоро встретится с этим асфальтированным шоссе, и грузовикам, которые прибывают с юга и направляются дальше, в Сульяну, Талару и Тумбес, не придется проезжать через центр города. Здесь тротуары широкие и низкие, фонарные столбы свежеокрашены, и уже высится железобетонный каркас небоскреба, который будет, пожалуй, побольше Отеля Кристины.
– Самый современный квартал подойдет вплотную к самому старому и бедному, – говорит доктор Севальос. – Не думаю, что Мангачерия долго продержится.
– С ней произойдет то же, что с Гальинасерой, хозяин, – говорит шофер. – Ее снесут бульдозерами и построят вот такие дома для белых.