Но Пар оборвал его:
– Твоя сестра тут ни при чем. Во всем Израиле нет более истовой поборницы Ягве, чем она.
Иеффай не стал продолжать разговор. Вот оно что! Значит, даже этот надежный друг иногда питает те же подозрения, что Авиям. Предостережение Пара взбесило его – именно потому, что было, наверное, обоснованным. Ягве не был покладистым богом, он быстро впадал в гнев, был жесток и ревнив, любил лесть и вечно требовал все новых и новых восхвалений, жертв и клятв.
Иеффай раздраженно втянул ноздрями воздух. Он не чувствовал в себе тяги к такому служению. И если то был изъян его души, Ягве не мог об этом не знать, но тем не менее благоволил к нему. Значит, Бог принял его таким, каков он есть. Пусть принимает и дальше.
И Иеффай прогнал мрачные мысли.
4
Кетура обрела в диких просторах земли Тов ту свободу, по которой тосковала ее душа. Здесь не было скинии Ягве со скрытыми от людских глаз и свято охраняемыми грозными скрижалями, предписывавшими, что следует и чего не следует делать, и требовавшими разлучить мужа с женой, которой он предан душой и телом.
Здесь, в этом диком краю, она чувствовала себя в безопасности. Ее боги жили в кронах деревьев и в реках, здесь они окружали и защищали ее, куда бы она ни пошла и где бы ни прилегла отдохнуть. Ее главный бог Милхом был богом и для сынов Васана, они почитали ею под именем Ваал, да и обиталище бога на горе Хермон было неподалеку. Она глядела на рубцы, оставшиеся на ее теле после нападения волка, и радовалась, что принесла богам «тоху» щедрую жертву.
В Маханаиме она всегда была охвачена страхом: боялась священника Авияма, боялась его угроз и соблазнов, боялась его бога Ягве, этого жестокого зверя, всегда готового напасть на ее Иеффая. Теперь его отделяли от Ягве бесчисленные горы и реки и много дней пути, теперь она могла думать о священнике и его Боге чуть ли не с насмешкой.
Ненависть переполняла ее, когда она вспоминала о Зильпе и ее сыновьях, ославивших ее как недостойную женщину, близость с которой позорит мужчину. Она жаждала мести и знала, что Иеффай разделяет эту жажду. Они не говорили об этом, но иногда, взглянув ей в глаза, он вдруг одаривал ее улыбкой, таившей в себе обещание. И она ждала, глубоко затаив свою ненависть и молча предвкушая унижение надменных обидчиков.
Ее дочь Иаала, так же как и мать, всей душой радовалась бескрайним просторам. Иаале исполнилось двенадцать лет, годы, прожитые в Маханаиме, отодвинулись куда-то далеко и были забыты, теперь ее родиной была вольная земля Тов, без конца и без края. Жизнь среди гор и лесов обострила ее зрение и слух, привила сметливость и решительность. Уверенно и ловко лазала она по крутым склонам, бродила по лесам и долинам, не зная усталости. Тело ее стало таким же упругим и ладным, как у матери, от нее она унаследовала и матово-смуглую кожу, и узкий овал лица; как и мать, она казалась нежной и хрупкой, несмотря на выносливость и силу.
В отряде было совсем мало детей, и Иаала часто и подолгу бывала одна. Она любила одиночество. С удовольствием болтала и играла сама с собой. У нее было живое воображение, наделявшее человеческими свойствами все, что ее окружало. Деревья и животные в ее глазах обладали способностью думать, у каждой скалы была своя жизнь. Она придумывала песни и с чувством напевала их самой себе, тихо и невнятно. Иеффай как-то привез ей из страны Васан цитру; она быстро научилась на ней играть и была счастлива.
Мать и дочь чувствовали свое родство с живыми существами, населявшими эти дикие места. Они знали наперечет все протоптанные зверями тропинки и места их водопоя, притаившись, они слушали, как пасется дичь, понимали язык зверей и знаки, которые они подавали друг другу. А открыв что-то новое, заливались счастливым беззвучным смехом. Иногда Иеффай или кто-нибудь из его людей брал Иаалу с собой на охоту. Как радостно замирало и в то же время терзалось жалостью ее сердце, когда стрела или дротик попадали в цель! Подолгу простаивала она подле силков или капкана, притягиваемая и отталкиваемая видом попавшего туда зверька.
Кетура очень любила Иаалу; часто, бродя вместе с ней по окрестностям, она чувствовала, до какой степени они схожи. Но чувства свои она редко выражала словами; дочь Кетуры свободно росла среди дикой природы, мать редко ее ласкала и обращалась с ней, как с мальчиком, – сдержанно, почти сурово.
Ей бы очень хотелось воспитать дочь в своей вере. Но это возмутило бы Иеффая, и Кетура не мешала Иаале всей душой верить в Ягве. А сама втайне завидовала чистоте и искренности ее веры, ревновала дочь к ее Богу и скрывала свой страх перед ним: дочь ничуть не боялась Ягве – так же, как и ее отец. И когда Иаала спрашивала мать о богах, та замыкалась в себе и отмалчивалась.
Иеффай же, наоборот, распахивал перед дочерью душу, обнаруживая много ребяческого. Он хвастался перед ней своими подвигами, а все бои и рискованные вылазки, в которых он участвовал, приобретали необычайный размах, обрастали удивительными подробностями и становились такими, какими он рисовал их себе в мечтах. Уж он-то не увиливал от ответа, когда дочь спрашивала его о богах, он все про них знал. Боги были из того же теста, что он сам и другие люди в их отряде, обладали теми же достоинствами и недостатками, только в гораздо большей степени. И чтить их стоило, но в определенных пределах; ибо над теми, кто их боялся, они были не прочь подшутить.
Могущественнее всех был бог Ягве, Бог богов; он носился по небу на тучах и поражал врагов громом и молнией. Сознавая свое могущество, он был своенравен и переменчив больше других богов, но ему, Иеффаю, и его сподвижникам это оборачивалось благом. Ведь Ягве принял народ Израилев в свое сердце, причем дороже всех колен Израилевых ему был народ Галаада, а из галаадитян – судья Галаад, из семейства же судьи он избрал его, Иеффая. Поэтому ему и его дочери незачем бояться грозного бога Ягве. Жертвы ему приносить, конечно, надо почаще и воздавать хвалу за его милости, это он любил, это ему по нраву.
Как-то раз Иеффаю посчастливилось убить медведя, и все принялись уплетать вкусное сочное мясо. Откусывая большие куски крепкими белыми зубами, Иеффай поведал Иаале, что сила убитого животного переходит в того, кто ест его мясо, но в первую очередь – в того, кто этого зверя убил. И в Ягве перешла сила всех тех, кого он убил и кто был убит в его честь, а таких с незапамятных времен были тысячи и тысячи. Вот почему Ягве так необычайно силен и так ужасен в гневе, во много раз ужаснее, чем Ваал и Милхом, потому и народ Галаада, его любимец и избранник, победит всех врагов, какие бы имена они ни носили – Аммон или Моав, Васан или Со`ва.
Однажды Иеффай принес в лагерь тимпан, род барабана. И люди его с удовольствием играли на нем, извлекая ударами пальцев или палочек гулкие звуки. Все очень веселились. И Иаала упросила отца подарить ей этот инструмент. Она брала тимпан с собой в лес и, сидя в одиночестве где-нибудь на поляне, играла на нем, оглашая лес и горы странными, тревожными звуками.
Так, под сладостные звуки цитры и глухие удары тимпана, Иаала пела и сочиняла вслух сказки, навеянные рассказами отца и рожденные собственной фантазией. Иногда ей случалось рассказать их отцу, и тот всякий раз радостно изумлялся: то были события его собственной жизни, но выглядели они совсем по-другому. Сам Иеффай не был особенно красноречив; зато дочь его умела найти нужные слова для всех чувств, волнующих сердца людей. И еще одного человека посвятила Иаала в тайну своих лесных мечтаний – старого Толу. Частенько сиживали они рядом, старик и ребенок, что-то оживленно рассказывая друг другу и понимая лишь малую долю в этих рассказах.