Мао Цзэдун

Немного позднее через Ганьсу и Синьцзян она выехала в Советский Союз, где окончила Китайскую партийную школу при ЦК МОПР и обследовалась в 1-й Кремлевской поликлинике. 6 апреля 1938 года она родила в Москве мальчика, который через 10 месяцев умер от воспаления легких.

Глава пятая

Война с Японией

Мао Цзэдун и Чжан Готао в Яньани. 1938

Командующий миссией Дикси полковник Дэвид Д. Барретт и Мао Цзэдун в Яньани. 1944

Президиум шестого пленума ЦК КПК шестого созыва. Мао Цзэдун во втором ряду второй слева. 1938

Мао Цзэдун в 1937 году

Весной 1937 года японцы сосредоточили войска в нескольких километрах от Бэйпина. В конце марта в Ханчжоу Чан Кайши встретился с представителями КПК Чжоу Эньлаем и Пань Ханьнянем. Договорились, что КПК сохранит свою армию из трех дивизий общей численностью чуть более 40 тысяч солдат и правительство своего района, но будет подчиняться приказам из Нанкина. Чан хотел, чтобы СССР помогал Гоминьдану деньгами и оружием. КПК и Гоминьдан договорились о прекращении гражданской войны и о сотрудничестве на основе трех принципов Сунь Ятсена. Но только после начала большой японо-китайской войны 7 июля 1937 года и японской бомбардировки Шанхая единый антияпонский фронт был оформлен юридически. Чан Кайши заключил договор о ненападении с Советским Союзом и отдал приказ о включении Красной армии Китая в состав НРА. 8-й армией из 3 дивизий стал командовать Чжу Дэ, а Пэн Дэхуай стал его заместителем. Контролируемый коммунистами район со столицей в Яньани теперь назывался Особым пограничным районом Китайской Республики. Он включал в себя 18 уездов провинций Шэньси, Ганьсу и Нинся. 22 сентября была опубликована декларация КПК о признании руководящей роли Гоминьдана, а на следующий день – заявление Чан Кайши об образовании единого антияпонского фронта всех политических партий страны.

Мао не доверял Чан Кайши и не хотел участвовать ни в позиционной, ни в регулярной маневренной войне с японцами, а собирался вести только партизанскую войну в японском тылу, не подчиняясь НРА. Три четверти сил Красной армии он бросил на борьбу с японцами, а одну четверть оставил в Особом районе для отражения возможного нападения гоминьдановцев. Главной задачей Мао считал сохранение боеспособности китайской Красной армии, ибо сознавал, что без собственных вооруженных сил влияние КПК быстро сойдет на нет. 22–25 августа 1937 года в деревне Лочуань к югу от Яньани прошло расширенное совещание Политбюро ЦК КПК. В принятой по инициативе Мао резолюции 8-й армии предписывалось первоначально вести маневренно-партизанскую войну во взаимодействии с гоминьдановцами, чтобы завоевать одобрение общественности. В случае же прорыва фронта японцами Красной армии предписывалось перейти к самостоятельным партизанским действиям на территории всего северного Китая, оккупированного японцами. Мао требовал беречь силы и дожидаться, пока в затяжной войне будут истощены армии как Японии, так и Гоминьдана.

Армия Чан Кайши в 1937–1938 годах потеряла в борьбе с Японией свои наиболее боеспособные части. В июле 1937 года японцы взяли Пекин и Тяньцзинь. В ноябре – Тайюань (столицу провинции Шаньси) и Шанхай, в декабре – Нанкин. СССР снабжал Гоминьдан оружием и деньгами и посылал военных советников. Сталин, напутствуя возвращавшихся в Китай Ван Мина и Кан Шэна, сказал: «Сейчас главное война, а не аграрная революция, не конфискация земли. (Необходим налог в пользу войны.) Кит[айские] ком[мунисты] пошли из одной крайности в другую – раньше все конфисковать, сейчас ничего… Китай имеет огромные человеческими резервы, и я думаю, что Чан Кайши прав, когда утверждает, что Китай победит, нужно только выдержать в начатой войне». Он также одобрил тактику китайских коммунистов: «…тактика должна быть [в]. . [том, чтобы] дразнить противника, вовлекать его вглубь страны и ударять в тыл. Нужно взрывать коммуникации, железные дороги, мосты, [используемые] японской арми[ей]»[108]. Сталин призвал увеличить армию КПК до 30 дивизий.

С 9 по 14 декабря 1937 года прошло созванное по требованию Ван Мина специальное совещание Политбюро ЦК КПК. Ван потребовал подчинения деятельности партии интересам единого фронта и теснейшего сотрудничества с Гоминьданом. Он настаивал на переходe от партизанской к маневренной войне, чтобы сковать максимум японских сил. Мао возражал ему: «Вопрос о том, кто кого переманит, Гоминьдан или компартия, существует. Нам не нужно, чтобы Гоминьдан переманил компартию, нам надо, чтобы Гоминьдан воспринял политическое влияние со стороны компартии… Говоря в целом, [мы должны вести] независимую и самостоятельную партизанскую войну в горной местности при относительно централизованном командовании [со стороны Гоминьдана]»[109]. Но Политбюро вынуждено было поддержать Ван Мина, представлявшего точку зрения Москвы. Мао вспоминал, что после возвращения Ван Мина его собственная «власть распространялась не далее пещеры», где он жил[110].

Как отмечает российский и американский исследователь Александр Панцов, «китайская компартия под руководством Мао уже во второй половине 1930-х годов стала автономной и самодостаточной, а Мао Цзэдун, в отличие от правоверных китайских сталинистов, по существу дистанцировался от Москвы»[111].

Мао воспринял сталинские установки о том, что надо вести партизанскую борьбу в японском тылу и сохранять силы для послевоенной борьбы с Гоминьданом. Пропагандировать же надо было национально-демократическое будущее Китая с сохранением союза с буржуазией и основной массой крестьянства.

В апреле 1938-го, не выдержав изоляции, из Яньани в Ханькоу бежал Чжан Готао, перешедший на сторону Гоминьдана и объявивший о выходе из КПК. Одним соперником у Мао стало меньше.

В начале мая 1938 года Мао беседовал с американским военно-морским офицером Эвансом Карлсоном, посетившим Яньань. Тот докладывал в Вашингтон: «У меня было две продолжительные беседы с Мао Цзэдуном. Он, конечно, мечтатель, гений. И обладает сверхъестественным даром проникать вглубь проблемы. Я спрашивал его главным образом о планах китайской коммунистической партии на то время, когда война окончится. Он отвечал, что классовая борьба и аграрная революция как таковые будут отброшены – до тех пор, пока нация не пройдет через подготовительный этап демократии. С его точки зрения, государство должно владеть рудниками, железными дорогами и банками, организовывать кооперативы и поддерживать частные предприятия. Что касается иностранного капитала, то, по его словам, инвестиции из тех стран, которые готовы сотрудничать с Китаем на основах равенства, необходимо поощрять. Был он очень дружелюбен и сердечен»[112]. А вспоминая об этих беседах два года спустя, Карлсон отметил, что Мао заявил ему: «Коммунизм не является непосредственной целью, ибо его можно достичь только спустя десятилетия развития. Ему должна предшествовать сильная демократия, за которой последует подготовительный период социализма»[113]. Американец счел, что в программе китайских коммунистов не было ничего радикального. Он беседовал также с Чжу Дэ и некоторыми другими приближенными к Мао людьми и сделал вообще анекдотический вывод: «Китайская коммунистическая группа (так называемая) – не коммунистическая в том смысле, какой мы вкладываем в этот термин… Я бы назвал их группой либеральных демократов, а может быть, социал-демократов (но не нацистской породы). Они хотят равенства возможностей и честного правительства… Это не коммунизм в нашем понимании»[114].

На самом деле все сказанное Карлсону и другим иностранцам предназначалось лишь для внешнего употребления. Сталину и Мао требовалось убедить Запад в том, что китайские коммунисты далеко не столь радикальны, как о них думают, что они не являются марионетками Москвы и что они готовы на долгосрочной основе сотрудничать со всеми классами китайского общества, включая буржуазию. Поэтому не надо бояться коммунистов и не стоит помогать Гоминьдану в борьбе с ними. В действительности ничего из того, что он говорил Карлсону, Мао делать не собирался. Лозунги «национальной демократии» должны были облегчить коммунистам захват власти, после чего от них предполагали безболезненно отказаться.

После падения Нанкина правительство Чан Кайши эвакуировалось в Ухань. Туда же отправился и Ван Мин, возглавивший Чанцзянское бюро ЦК (Чанцзян – китайское название реки Янцзы). Фактически в компартии сложилось двоевластие. Но Сталин в итоге поддержал Мао.

Благодаря хлопотам посланного в Москву маоистского эмиссара Жэнь Биши руководство ИККИ в середине июня по указанию Сталина заявило о «своем полном согласии с политической линией [китайской] компартии», теперь поддержав курс Мао на развитие партизанской борьбы в тылу японских войск и на сохранение полной политической и организационной самостоятельности компартии в едином фронте[115].

Коминтерн согласился на избрание Мао Цзэдуна Генеральным секретарем ЦК КПК. В начале июля 1938 года Димитров передал это решение уезжавшему в Китай Ван Цзясяну: «Вы должны передать всем, что необходимо поддержать Мао Цзэдуна как вождя Компартии Китая. Он закален в практической борьбе. Таким людям, как Ван Мин, не надо бороться за руководство… Только сплотив КПК, можно создать [единую] веру. В Китае ключевым вопросом общенародного сопротивления Японии является единый антияпонский фронт, а ключевым вопросом единого фронта является сплочение КПК. Победа единого фронта зависит от единства партии и сплоченности [ее] руководства»[116].

Ван Цзясян на совещании Политбюро в Яньани сообщил, что Мао отныне – единственный вождь КПК. С 16 сентября по 6 ноября 1938 года в Яньани прошли заседания шестого пленума ЦК КПК шестого созыва. Заключительную речь на пленуме произнес Ван Цзясян. Он сообщил мнение Сталина: «Исходя из практики борьбы в ходе китайской революции, необходимо признать, что товарищ Мао Цзэдун является вождем Компартии Китая»[117].