В августе 1958 года Мао призвал сделать основной упор на промышленность. Народ начал строить кустарные домны, куда бросали стальной и железный лом, дверные ручки, лопаты и домашнюю утварь. Толку от этого не было никакого. Металл, производимый в таких печах, годился лишь для того, чтобы в качестве лома загрузить его в нормальную доменную печь. В октябре сталь варили 90 миллионов человек, и доля «дворовых печей» в ее производстве достигла 49 %. Их труд был потрачен впустую, зато рабочих рук остро не хватало для уборки урожая, и часть зерна осталась на полях.
И это при том, что в 1958 году производство зерновых планировалось удвоить, доведя его до 300–350 миллионов тонн. Это были совершенно нереальные цифры, однако с мест поступали очковтирательские рапорты, согласно которым было собрано 450–500 тонн зерна. Мао решил, что они завышенные, и решил опубликовать официальную цифру сбора урожая в 375 миллионов тонн. Он не представлял, что и эта цифра завышает реальный сбор почти вдвое. В действительности было собрано 200 миллионов, всего на 5 миллионов больше, чем в 1957 году. Поскольку власти ориентировались на дутые цифры, у крестьян изъяли почти все зерно, в том числе для того, чтобы выполнить экспортные обязательства.
31 июля 1958 года в Пекин с неофициальным визитом прилетел Хрущев, чтобы убедить Мао согласиться на создание совместного советско-китайского Тихоокеанского флота и размещениe в Китае станции слежения за советскими кораблями в Тихом океане. Мао увидел в этих предложениях ущемление китайского суверенитета и ответил отказом. Пытаясь унизить Хрущева, он однажды принял его в бассейне. Мао был отличным пловцом, а Хрущев плавал кое-как. Он постоянно отставал от председателя, а тот делал вид, что этого не замечает. Хрущев вспоминал: «Поплавал я, поплавал, думаю – да ну тебя к черту, вылезу. Вылез на краешек, свесил ноги. И что же, теперь я наверху, а он внизу плавает. Переводчик не знает, то ли с ним плавать, то ли со мной рядом сидеть. Он плавает, а я-то сверху вниз на него смотрю. А он-то снизу вверх, он в это время говорит мне что-то про коммуны, про ихние эти коммуны. Я уже отдышался и отвечаю ему про эти коммуны: “Ну, это мы еще посмотрим, что у вас из этих коммун произойдет (с народными коммунами Никита Сергеевич, простите за каламбур, как в воду глядел. –
Мао, доверяя очковтирательским сводкам, предложил Хрущеву, зная о советских трудностях с зерном: «У нас образовались солидные излишки пшеницы, и мы теперь озадачены, что с ними делать. Не дадите ли полезного совета?» Никита Сергеевич, вероятно, осведомленный об истинном положении дел в сельском хозяйстве Китая, отреагировал несколько агрессивно: «У нас избытков зерна никогда не было. Китайцы не дураки, найдут, что с ними делать»[252].
Итогами встречи Мао, как и Хрущев, остался недоволен: «Их истинные намерения – контролировать нас. Они пытаются связать нас по рукам и ногам, но ведут себя как идиоты и своими заявлениями раскрывают все свои замыслы»[253].
Авантюра «большого скачка» провалилась уже к концу 1958 года и вызвала хаос в экономике, усугубленный неурожаем из-за неблагоприятных погодных условий и отвлечения десятков миллионов крестьян на выпуск никому не нужных кустарных чугуна и стали. В ноябре 1958 года Мао снизил темпы «большого скачка». Теперь в 1959 году планировалось выплавить только 20 миллионов тонн стали, а в мае 1959 года показатель был снижен до 13 миллионов тонн. Но зерна планировалось собрать 525 миллионов тонн. В начале 1959 года Мао сложил с себя полномочия председателя КНР и передал этот пост Лю Шаоци.
С середины декабря 1958 года перебои с продовольствием стали ощущаться по всему Китаю. В Аньхое, Ганьсу и Сычуани начался настоящий голод. Весной 1959 года Мао, после того как увидел разруху в родной Шаошани, наконец понял, что с «большим скачком» что-то происходит не так. Во всем он обвинил очковтирателей на местах: «Как же много лжи! Если надавить сверху, снизу будет сочиться ложь»[254]. Но он все еще не отказался от «скачка», только постепенно снижал плановый рост.
14 июля 1959 года, во время расширенного заседания Политбюро в Лушани, Мао получил письмо от министра обороны Пэн Дэхуая с критикой «большого скачка» как «левацкого уклона». Пэн писал: «Кое-кто одним махом думал заскочить в коммунизм… линия масс и стиль реалистического подхода к делу… были преданы забвению… Но политика как командная сила не может заменить экономических законов и тем более не может заменить конкретных мероприятий в экономической работе»[255].
Мао решил примерно наказать Пэна за вольнодумство. Он размножил его сугубо личное письмо и раздал его участникам совещания. Пэн протестовал, но ничего не добился. Мао охарактеризовал его письмо как «программу правого оппортунизма», а нескольких поддержавших его участников совещания, включая бывшего Генерального секретаря ЦК Ло Фу, объединил в «антипартийную группу». Через месяц Пэна заменил на посту министра обороны Линь Бяо.
1959 год, в отличие от предыдущего, был неурожайным. В августе Мао снизил план по зерну до 275 миллионов тонн, а по стали – до 12 миллионов тонн.
20 июня 1959 года Хрущев неожиданно объявил, что аннулирует соглашение о предоставлении Китаю технологии производства ядерного оружия, что вызвало недовольство Мао. Приехав 30 сентября 1959 года в Пекин на празднование 10-й годовщины КНР, советский лидер окончательно поссорился с председателем. На переговорах 2 октября Хрущев предложил Мао от имени Эйзенхауэра проявить «добрую волю» и вернуть на родину пятерых американцев, взятых в плен во время Корейской войны, и заявил, что СССР не может допустить возникновения новой мировой войны из-за Тайваня. Хрущев также возложил на Китай ответственность за индийско-китайский конфликт 1959 года. Тогда министр иностранных дел КНР маршал Чэнь И ответил, что политика СССР – это «оппортунизм-приспособленчество». В ответ Хрущев отказался пожимать ему руку и закричал: «Вы, не плюйте на меня с высоты вашего маршальского жезла! У вас слюны не хватит. Нас нельзя запугать»[256]. После этой перепалки Хрущев прервал визит и вернулся в Москву.
Урожай зерна в 1959 году составил 170 миллионов тонн из-за засухи на северо-востоке и ливней на юге. Но на 1960 год Мао запланировал урожай в 300 миллионов тонн и 20–22 миллиона тонн стали. Однако в 1960 году весь Китай оказался во власти сильнейшей с начала века засухи. Даже река Хуанхэ превратилась в тоненький ручеек. Затем на Китай обрушились дожди и тайфуны, вызвавшие наводнения. Урожай сгорел на корню или оказался затоплен более чем на половине вспаханных земель. Собрали только 143 миллиона тонн. Начался страшный, доселе невиданный голод и в деревнях, и в городах. По официальным данным, обнародованным в 1980 году, когда КПК впервые признала голод в период «большого скачка», от голода погибло до 20 миллионов человек; по неофициальным оценкам, погибло вдвое больше. Сотни миллионов китайцев голодали. Ели листья и кору с деревьев, червей, жуков и лягушек, немногих уцелевших воробьев, дикорастущие овощи и злаки и дажё е землю, перемешанную с сорняками, хотя последнее гарантировало верную смерть. Миллионы крестьян бежали в города, но продовольствия не было и там.
Положение усугубилось тем, что в июле 1960 года, после идеологической полемики с китайской делегацией на съезде Румынской компартии, Хрущев решил отозвать из Китая всех советских специалистов, что заморозило строительство многих промышленных объектов. В Бухаресте Никита Сергеевич назвал Мао «ультралеваком», «ультрадогматиком», «левым ревизионистом», «Буддой, который сидит и высасывает теории из пальца», и «старой калошей» и обвинил в том, что председатель «не считается ни с чьими интересами, кроме своих собственных»[257].
А ведь еще в конце августа 1958 года, когда Мао приказал начать артиллерийский обстрел прибрежных островов Цзиньмэнь и Мацзу в Тайваньском проливе, контролировавшихся гоминьдановцами, Хрущев пришел к нему на помощь и предупредил Эйзенхауэра, что, если США вмешается в конфликт, СССР будет рассматривать нападение на КНР как нападение на Советский Союз, и намекнул на возможность применения ядерного оружия. Об этом разговоре Никита Сергеевич известил Мао, который его поблагодарил.
В 1961 году КНР импортировала 4 миллиона тонн зерна из Австралии, Канады и, через третьи страны, – из США. В 1962 году закупки зерна еще больше возросли. Но с голодом справиться не удавалось. 27 февраля 1961 года в личном письме Мао Хрущев предложил поставить Китаю миллион тонн зерна и 500 тысяч тонн сахара. Ответил ему Чжоу Эньлай, согласившийся принять только сахар и издевательски заметивший: «СССР сейчас сам испытывает трудности, так что мы не хотим обременять Советский Союз»[258].
В сентябре 1960 года Мао призвал бросить в деревню на помощь крестьянам миллионы горожан и потребовал сделать основной хозрасчетной единицей на селе «бригады», состоявшие из 20 или чуть более дворов. «Народные коммуны» должны были остаться только как административные единицы и собственники земли. Крестьянам вновь разрешили держать домашний скот и птицу, иметь небольшие приусадебные участки, торговать продуктами своего труда на рынке и заниматься традиционными кустарными промыслами.
Теперь Мао утверждал: «Чтобы догнать и перегнать наиболее передовые капиталистические страны мира, по-моему, придется потратить 100 с лишним лет»[259]. Курс на «урегулирование, укрепление, пополнение и повышение» после «большого скачка» Мао поручил проводить Лю Шаоци.
В январе-феврале 1962 года на расширенном совещании ЦК КПК Мао столкнулся с беспрецедентной критикой в свой адрес и вынужден был признать свою ответственность за провал «большого скачка», хотя и постарался возложить вину также на коллег по Политбюро и руководителей на местах.
К лету 1962 года в руки крестьян на условиях аренды в виде семейного подряда перешло от 20 до 30 % земли. В 1961 году производство зерна возросло на 4 миллиона тонн, а в 1962 – на 12,5 миллиона. Но в начале июля 1962 года Мао решительно выступил против подрядной системы. 18 июля ЦК издал циркуляр, запрещавший пропагандировать семейный подряд. В конце июля на рабочем совещании ЦК Мао, критикуя «умеренных», заявил, что в результате развития семейного подряда «получилось размежевание двух полюсов, взяточничество, грабеж, спекуляция, приобретение наложниц, ростовщичество. С одной стороны, рост богатства, с другой – нищета семей военных, павших героев, рабочих и кадровых работников… Хрущев и тот не осмелился открыто распустить колхозы»[260].
В августе 1962 года Мао развернул пропагандистскую кампанию против «советских ревизионистов», которые в погоне за материальными благами полностью подавили революционный энтузиазм масс.