Средства на индустриализацию выкачивались из деревни. 9 ноября 1953 года Лю Шаоци говорил советскому послу в Китае Василию Васильевичу Кузнецову: «Если крестьяне будут достаточно хорошо питаться, то производимого в стране зерна хватит лишь на их потребление, а город останется без хлеба… При существующем положении мы еще не в состоянии позволить крестьянам питаться так, как они хотят»[224]. А уже 25 ноября 1953 года в Китае была введена хлебная монополия. Затем, в 1954 году, последовала монополия на торговлю хлопком, хлопчатобумажными тканями и растительным маслом. Крестьяне практически лишились имущественных прав, а в городах пришлось вводить продовольственные карточки. Зерно изымалось у крестьян с помощью высокого натурального налога и путем принудительных закупок. Такая политика вызвала стихийные крестьянские волнения в 1954–1955 году, которые были легко подавлены. 10 % крестьянских дворов не могли обеспечить себя зерном и постоянно нуждались в помощи государства. Более половины крестьян жило впроголодь. Почти две трети заготовленного зерна государству приходилось направлять обратно в деревню, спасая от голодной смерти миллионы крестьян. Зато, сделав их зависимыми от государственной помощи, государство могло контролировать крестьян.
В октябре 1955 года Мао признал: «Сейчас крестьян не удовлетворяет тот союз, который мы установили с ними раньше на базе аграрной революции. Полученные в тот раз выгоды они в какой-то мере стали забывать. Теперь им нужно дать новые выгоды – социализм… Прежний союз, созданный в борьбе против помещиков, против тухао, за раздел земли, был временным союзом; будучи одно время прочным, он впоследствии стал непрочным»[225].
Под социализмом подразумевалась коллективизация. Но ее целью было не повышение уровня жизни крестьян, а обеспечение индустриализации продовольствием и рабочей силой. К концу 1952 года 40 % крестьянских дворов добровольно стали членами групп взаимопомощи. Но эта простейшая снабженческо-сбытовая кооперация не удовлетворяла Мао. Принятое 16 декабря 1953 года «Постановление ЦК КПК о развитии сельскохозяйственной производственной кооперации» сохраняло принцип добровольности и предусматривало к концу 1954 года охват кооперацией низшего звена лишь около 1 % хозяйств и 20 % хозяйств к концу 1957 года. Правда, при доработке постановления последняя цифра была поднята до 33 %. Но Мао хотел форсировать коллективизацию. К весне 1955 года в Китае было уже 670 тысяч кооперативов, тогда как в конце 1953 года их было менее 15 тысяч. Ни о какой добровольности речи уже не шло. Как и в СССР во время коллективизации, крестьяне стали резать скот и домашнюю птицу. В некоторых провинциях из-за нехватки кормов начался падеж скота. В начале 1955 года многие крестьяне оказались на грани голодной смерти. Некоторые покончили с собой, другие ушли в город, проклиная компартию, которая теперь казалась хуже Гоминьдана.
После этого Мао под давлением Лю Шаоци, Дэн Сяопина и Чжоу Эньлая решил приостановить кооперирование на полгода, до осени 1955 года. Но партийные руководители на местах противились роспуску нежизнеспособных кооперативов и выступали против снижения темпов коллективизации, в чем убедился Мао, совершив в апреле инспекционную поездку по восточным и южным провинциям. Вернувшись из поездки, он заявил: «Крестьяне хотят “свободы”. Мы же хотим социализма. В партии имеется группа кадровых работников, которые отражают эти настроения крестьянства и не хотят социализма»[226]. Тем не менее отдел ЦК по работе в деревне при поддержке Лю Шаоци к середине 1955 года распустил более 20 тысяч нежизнеспособных кооперативов.
31 июля 1955 года Мао созвал совещание секретарей провинциальных, городских и районных комитетов КПК и потребовал, чтобы к осени 1956 года число кооперативов увеличилось вдвое – c 650 тысяч до 1300 тысяч. А к концу 1957 года предполагалось коллективизировать половину всех крестьянских хозяйств.
Совещание поддержало Мао. В октябре 1955 года он созвал 6-й расширенный пленум ЦК КПК, причем количество приглашенных на пленум партработников среднего и низшего звена примерно в 10 раз превосходило число членов Центрального комитета. Неудивительно, что пленум поддержал линию на ускоренную коллективизацию.
А 6 декабря 1955 года Мао заявил: «Китайские крестьяне лучше, чем английские и американские рабочие, поэтому по принципу “еще больше, еще лучше и еще быстрее” можно осуществить строительство социализма, не оглядываясь все время на Советский Союз»[227].
Впоследствии Мао с удовлетворением говорил: «1955 год является годом, когда в основном была одержана победа в одной из областей производственных отношений – в области собственности»[228]. Это еще раз доказывает, что, осуществляя ускоренную коллективизацию, председатель решал прежде всего политические, а не экономические задачи.
В 1956 году, по примеру СССР, крестьян в Китае фактически прикрепили к земле. Покинуть территорию своего кооператива даже для поездки в соседний кооператив можно было только с разрешения местных властей. К концу 1956 года было создано 756 тысяч производственных кооперативов, охвативших более 96 % всех крестьянских хозяйств, причем в кооперативы высшего типа, с полным обобществлением производства и собственности, было объединено около 88 % всех хозяйств.
Крестьяне сопротивлялись, но народная полиция и армия легко подавляли мятежи. Мао признавал: «Мы, увы, весьма немилосердны! Марксизм действительно как-то безжалостен, в нем не очень-то много милосердия, ведь он ратует за вымирание и империализма, и феодализма, и капитализма, а также и мелкого производства… Наша цель в том и заключается, чтобы капитализм вымер, чтобы он перевелся на земном шаре, отошел в прошлое. Все исторически возникающее рано или поздно исчезает»[229].
Остальные сферы экономики также подверглись тотальному огосударствлению. В 1953–1954 годах был установлен государственный контроль за продажей главных предметов потребления. В 1955 году государство владело или контролировало 80 % мелких и средних промышленных предприятий. Все крупные предприятия, имевшие более 500 работников, были превращены в акционерные общества с преобладанием государственного капитала. Уже к середине 1956 года в Китае практически не осталось частных предприятий. Эти преобразования не вызвали большого сопротивления буржуазии, поскольку 29 октября 1955 года Мао предложил китайским капиталистам значительные денежные компенсации, полную занятость, а также высокий социальный статус в обмен на добровольную передачу своей собственности государству. За это им в течение 7 лет выплачиваться 5 процентов годовых (фактически эти выплаты продлились до 1966 года). Зато недовольными оказались рабочие, чье материальное положение ухудшилось. Кстати сказать, ранее большинство рабочих поддерживали Гоминьдан, тогда как КПК оставалась преимущественно крестьянской партией. С августа 1956 по январь 1957 года в Китае произошло более 10 тысяч рабочих стачек и более 10 тысяч забастовок студентов и учащихся. Весной 1957 года бастовали 30 тысяч рабочих 587 предприятий Шанхая.
К концу 1956 года в экономике КНР стал ощущаться недостаток сырья, электроэнергии и квалифицированной рабочей силы. К тому же стали портиться отношения с СССР, что создавало еще больше проблем.
В феврале – марте 1956 года прошел XX съезд КПСС, на котором Хрущев сделал доклад с осуждением культа личности Сталина. Мао же никак не мог осудить Сталина и сталинизм, поскольку в Китае в чистом виде была реализована сталинская модель построения государства. Пикантности ситуации добавляло и то, что Мао, не посвященный в планы Хрущева, отправил приветственное письмо XX съезду, где говорилось о «непобедимости Коммунистической партии Советского Союза, созданной Лениным и выпестованной Сталиным»[230]. Никакой десталинизации, даже поверхностной, Мао проводить не собирался, и никакой публичной критики Сталина не допускал (хотя и допускал признание отдельных его ошибок), что создавало почву для напряженных отношений с Хрущевым.
Однако внешне некоторое время все обстояло благополучно. 7 апреля 1956 года были подписаны соглашения о советской помощи Китаю в возведении 55 новых промышленных предприятий, в том числе по производству ракет и атомного оружия.
Сходство между Сталиным и Мао бросается в глаза, тем более, что Мао строил коммунистический Китай по образцу сталинского Советского Союза. По мнению российского китаеведа Ю.А. Галеновича, «Сталин и Мао Цзэдун. Два тирана, два диктатора двадцатого столетия. Погубители десятков миллионов жизней в своих странах, вожди двух крупнейших государств-соседей. Политические и государственные деятели, номинально или формально объединенные одной идеологией – марксизмом-ленинизмом – и фактически разъединенные и, более того, поставленные один против другого самой сутью своих воззрений и претензий на лидерство, на господство как в области идеологии, так и в геополитике. Сталин и Мао Цзэдун – это, так сказать, товарищи-соперники, это союзники поневоле»[231].
31 марта 1956 года в беседе с послом Юдиным Мао заявил, что все равно считает Сталина «безусловно… великим марксистом, хорошим и честным революционером», но признался, что «дух критики и самокритики и атмосфера, которая создалась после съезда, поможет и нам… свободнее высказывать свои соображения по ряду вопросов. Это хорошо, что КПСС поставила все эти вопросы. Нам… было бы трудно проявить инициативу в этом деле»[232]. А 28 апреля, на расширенном заседании Политбюро, Мао заявил, что «мы не собираемся рассказывать… массам» обо всем «плохом, что сделал[и] Сталин и III Интернационал»[233]. В статье в «Жэньминь жибао», опубликованной 5 апреля 1956 года и посвященной культу личности Сталина, заслуги и ошибки генералиссимуса оценивались в соотношении 70 к 30 (7 и 3 – древнейшие архетипические числа, т. е. числа и связанные с ними структуры, изначально присутствующие в человеческом сознании). В дальнейшем, после смерти Мао, в такой же пропорции стали рассматривать заслуги самого Мао в связи с официальным осуждением «культурной революции». А он сам ранее тоже считал, что в «культурной революции» было 70 % успехов и 30 % ошибок.
Мао не принимал также высказанных Хрущевым в отчетном докладе XX съезду тезисов о возможности мирного сосуществования социалистической и капиталистической систем и о возможности предотвращения войн и мирного перехода от капитализма к социализму. Председатель КПК считал, что не надо бояться ядерной войны, так как коммунизм все равно победит. Еще в октябре 1954 года во время встречи в Пекине с премьер-министром Индии Джавахарлалом Неру Мао заявил, что ядерная война не страшна человечеству, поскольку гибель даже половины людей на планете будет оправдана тем, что в этой последней ядерной войне погибнет империализм. Индийский премьер не согласился с этой точкой зрения и высказался за ядерное разоружение.
В конце лета 1956 года Мао объявил политбюро, что собирается оставить пост Председателя КНР по «состоянию здоровья», оставаясь только председателем ЦК КПК, и удалился в курортный городок Бэйдайхэ на берегу Желтого моря.
На самом деле здоровье у Мао в тот момент было отменное. Как раз незадолго до этого, в мае 1956 года, находясь в Кантоне, председатель КПК, прекрасный пловец, решил переплыть три великиe реки – Чжуцзян в Кантоне, Сянцзян в Чанше и Янцзы в Ухани. В конце мая он переплыл Чжуцзян шириной 2,5 км. Лечащий врач Мао, которому пришлось плыть вместе с ним, вспоминал: «Вода… была грязной. Порой по поверхности проплывали кусочки человеческих испражнений. Однако это совершенно не беспокоило Мао. Он плыл на спине, а его огромный живот, слово шар, возвышался над поверхностью воды. Ноги его были расслаблены, как будто он отдыхал на диване. Его несло течением, и он лишь изредка работал руками или ногами, чтобы скорректировать направление движения»[234]. За 2 часа вниз по течению Мао проплыл более 10 км. Затем в Чанше он дважды переплыл Сянцзян шириной в 1 км.
Заплыв через Янцзы состоялся в начале июня. Правда, переплыть реку Мао не смог. Он просто отдался на волю течения, которое пронесло его более 30 км. В этот приезд в Ухань Мао трижды плавал в Янцзы.